Карьера – особенно такая, где надо ездить в отдаленные части света, чтобы снимать вещи слишком неприятные для обсуждения на званых ужинах, – естественно, не вписывалась в планы семьи. Ее вымотали несколько месяцев бесконечных споров, и в конце концов она подчинилась воле родителей.
В качестве уступки со своей стороны ее отец взял на себя финансирование фотостудии, где Эйслин могла снимать родительских друзей и их отпрысков. Не самое плохое занятие, но была громадная разница между той значимой работой, которой она всегда хотела заниматься, и ее фотостудией.
Интересно, что бы сказали родители, если бы увидели ее в компании Лукаса Грейвольфа? Не сдержавшись, она прыснула.
– Ты находишь ситуацию забавной? – поинтересовался он.
– Нисколько. – Она снова посерьезнела. – Почему ты не хочешь меня отпустить?
– Я не собирался брать заложника. Я хотел только поесть твоей еды, пару часов отдохнуть в твоей квартире и уйти. Но ты вошла и застала меня за опустошением холодильника. И у меня не осталось другого выбора, кроме как взять тебя с собой. – Он взглянул на нее и добавил: – То есть выбор у меня был, но я не убийца. Пока еще.
Эйслин внезапно расхотелось пить кофе. Во рту пересохло от страха.
– Ты собираешься меня убить?
– Нет, разве только ты не оставишь мне выбора.
– Я буду сражаться с тобой каждую секунду.
– В таком случае у нас могут быть проблемы.
– Тогда лучше сделай это, убей меня прямо сейчас. Заставлять меня вот так ждать очень жестоко.
– Сидеть в тюрьме тоже.
– А чего ты ждал?
– Я научился там некоторому терпению.
– Но я же не виновата, что ты попал в тюрьму. Ты совершил преступление и за это расплачиваешься.
– Ну и в чем мое преступление?
– Я… я не помню. Что-то насчет…
– Я был организатором митинга перед зданием суда в Фениксе. В результате все вылилось в насилие, пострадали полицейские, федеральной собственности был причинен ущерб. – Его рассказ не был доверительным, казалось, он цитирует по памяти то, что сам слышал тысячу раз. – Но, думаю, мое единственное преступление состоит в том, что я родился индейцем.
– Чушь. Вам некого винить в своих несчастьях, кроме самого себя, мистер Грейвольф.
Он безрадостно усмехнулся:
– Судья кое-что добавил для пущего эффекта, когда объявлял приговор.
Они молчали, пока Эйслин не рискнула спросить:
– Как долго ты просидел?
– Тридцать четыре месяца.
– А сколько еще оставалось?
– Три месяца.
– Три месяца! – Такое заявление ее потрясло. – Ты сбежал, когда тебе оставалось так мало?
