— Я дам тебе деньги, — сказала Кэти.
— Спасибо, тетя Кэтрин, — слегка поклонился Таха в знак отказа, и Кэти проговорила раздраженно:
— Что ж, вольному воля.
— Ну, как отец твой? — поспешил спросить Мак-Грегор. — Ничего мне не передавал?
— Велел только сказать вам, что не одобряет моей поездки во Францию, — ответил Таха. — Но это и передавать не надо, вы и так знаете.
— Как тебе удалось получить иранский заграничный паспорт?
Таха подался вперед, сказал вполголоса:
— Ливанский.
— А французские деньги где ты достал?
— У меня их совсем немного.
— Но все же, как ты их раздобыл?
— Думаете, дядя, мы их украли?
— Вот это и скажи мне.
— Не все ли равно, — ответил Таха со смешком.
— Я ухожу мыться, — прервала Кэти их разговор, — но прежде будь добр сказать мне напрямик, зачем ты приехал в Париж.
Таха перевел взгляд с Мак-Грегора на Кэти.
— Я подумал: следует помочь дяде Айвру. Но я не хочу говорить об этом в доме.
— Это еще почему?
— Сеси говорит, у ваших стен есть уши. Пожалуйста, не спрашивайте меня, тетя Кэтрин, о серьезных вещах.
— В таком случае вам с дядей лучше переговорить на улице, — сказала Кэти. — Там никто не подслушает ваших секретов.
— Вы правы.
Кэти ушла, и Мак-Грегор понял: она отправилась наверх, чтобы учинить допрос Сеси, занятой мытьем волос. Кэти хочет удостовериться, что Тахе не удалось в один вечер вновь оживить в Сеси влюбленность, столь опасную год назад.
Таха проводил Кэти взглядом. Но и после ее ухода он не стал ничего говорить, пока, выйдя за ворота, они не зашагали к бульвару Сен-Жермен.
— Вы ведь не знаете: две недели назад, когда отец проезжал через хелалийскую деревню, в него стреляли и ранили в грудь.
Мак-Грегор застыл, как застывают на месте персы при известии о катастрофах, болезнях, смертях.
— Нет. Не знаю. И как он теперь?
— Стреляли из малокалиберного карабина, пуля прошла насквозь и кусочек ребра вышибла. Но обошлось.
— А кто стрелял?
— Полоумный изувер-калека по имени Ками Белуд. А затем хотел удрать в отцовом джипе, но мои родственники застрелили его — и глупо сделали.
Они шли бульваром; мимо плыли «симки», «ситроены» и «пежо» — густо, как семга, идущая вверх по реке, к потаенному нерестилищу.
— Лучше было оставить этого тупого ишака в живых. Прижать бы его — он бы нам все рассказал. Тратить на такого пулю есть смысл, только если требуется ему рот заткнуть.
Сам-то Таха сумел бы сдержать палец на курке, но родня его, пояснил он, состоит не из революционеров, а из людей старозаветных, необузданных, расходующих свой запал на глупую месть.
