Кэти лежала, тесно прижавшись, водя ладонью вдоль спины его, по теплым позвонкам. Она уже согрелась, и от сердца у нее стало отлегать.
— Как будет «шорох» по-курдски? — спросила она тихо, словно кто-то мог подслушать.
— Какой шорох?
— А ты прислушайся.
На плоской земляной крыше что-то шуршало, легкий горный ветер шелестел там сухими былинками и палым листом.
— Гуш-а-гуш, — сказал Мак-Грегор.
— А как «бульканье»?
— Билк-а-билк.
— Шепот?
— Куш-а-куш.
— А храп?
— Кер-а-кер.
Кэти засмеялась.
— Помню, помню, — засмеялась она, устало приникнув к мужу. — Эти звукоподражательные удвоения — вот и все, что мне нравилось в курдском, да еще его чудесная образность: скажем жених будет «за руку взявший», транжир — «раскрыторукий», а отчим — «черствый отец». А как у них «красивый»?
— Сладкокровный.
— Я часто вспоминаю тот день в саду над озером Урмия. Как тогда ответила горянка мужу, прикрикнувшему на нее?
Сжимая в пальцах ее волосы, точно мягкую упругую траву, Мак-Грегор напомнил ей, что курд спросил жену разгневанно: «Ты кто — дьявол или джинния?» — И та ответила: «Я не дьявол и не джинния, я плачущая женщина».
Он ощутил, как на висок ему закапали теплые и непонятные слезы Кэти, и, прокляв мытарства, закрыв глаза, он попытался супружеским любовным способом отрешить мысль и тело от безнадежной жизненной неразберихи, а потом Кэти вытерла слезы и сказала успокоенно:
— Я ехала назад, твердо решив не ссориться с тобой. Но как же не ссориться, если мы так по-разному смотрим теперь на самое насущное?
Он услышал очень отдаленный собачий лай — первый звук, признак жизни, донесшийся до них за эти двенадцать нагорных часов.
— Скорее явится шииту его мессия, чем перестанут муж с женой ссориться, — отшутился он по-персидски.
— Ах, эти несносные персидские пословицы, — проговорила она сонно. — А знаешь, хоть и вялость дурацкая после истерэктомии, но хорошо, что не надо беспокоиться, вставать и вообще можно не думать и чихать на все. — Но прежде чем уснуть, она прибавила: — Так или иначе, а я найду способ вырвать тебя из всего этого.
Утром они двинулись дальше по грунтовой дороге вдоль гряды. С откосов начали уже постреливать. Порой винтовочная пуля звучно ударялась в скалы над головой. Дойдя до замерзшего горного озерца, они увидели, что издалека снизу, из глубокой долины, к ним поднимается всадник.
— У бегзадийцев до сих пор основной транспорт — лошади, — заметил Мак-Грегор. — Впрочем, возможно, это мул.
