Пока старец любовно, с величайшим искусством и знанием дела проводил сложнейшую операцию, повитуха в изумлении сидела рядом; судя по ее затуманенному взору, ей казалось, что она видит сон. Каждое движение старца виделось ей гибельным для графини, рискованная операция, по ее мнению, должна была окончиться плачевно, а когда манипуляции старца и его лекарства явственно облегчали страдания графини, их благотворное действие Лаградна приписывала колдовству. Тогда ей чудилось, что она грезит и видит перед собой демона, владеющего искусством укрощать природу.
Столетний Старец укрыл лежащую без сознания графиню, затем кинжалом разжал ей зубы и капнул в рот несколько капель неизвестной жидкости, отчего на щеках обессилевшей матери вновь заиграл румянец: освежающий сон овладел ею… Тогда незнакомец принялся медленно водить руками над головой спящей, проделывая при этом загадочные пассы: видимо, он разгонял боль и помогал природе поскорей восстановить силы измученной женщины. Телодвижения старца были необычайно неуклюжи, и Лаградна не сразу поняла почему — причина заключалась в том, что он старался держаться подальше от своей пациентки и не касаться ее. Усилия загадочного существа не пропали даром: искаженные болью черты графини разгладились и озарились радостью. Целитель же, похоже, все больше и больше уставал от проводимой им странной операции. Вскоре Лаградна заметила, что по серому массивному черепу этого поистине сверхъестественного существа покатились капли пота. Неземные силы, сокрытые в гигантской махине его тела, вырвались наружу и заполнили комнату, слишком тесную для победителя смерти. Перед глазами Лаградны поплыло облако голубоватого дыма… Оно становилось все гуще и гуще, и, наконец, старая повитуха потеряла сознание! То же случилось и с графом. Впрочем, его чувства давно уже притупились, и можно с уверенностью сказать, что он с самого начала присутствовал при этой странной сцене не как сопереживающий наблюдатель, а как бесстрастный выходец из могилы…
Наконец Лаградна очнулась. Воздух в спальне был чист и свеж, в нем была разлита легкая сладость. В свете пламени от многочисленных свечей изумленная повитуха увидела страшного гиганта, с улыбкой взиравшего на младенца, который был в три раза больше, чем обычно бывают новорожденные. Старец ласково баюкал малыша. Выражение его широкоскулого лица не поддавалось описанию: глаза его сверкали словно мириады свечей, из них ласково струился огонь. Улыбка, игравшая на его лице, походила на очищающую грозу, разбушевавшуюся над безбрежным океаном. Положив ребенка на кровать матери, он повелительным жестом указал Лаградне на флакон, стоявший на ночном столике: пробудившись, графиня должна была выпить содержащуюся в нем жидкость. Окинув прощальным взором мать и дитя, старец собрался уходить. Лаградна решила, что сейчас он вылетит в окно, стремительный, словно солнечный блик, или, наоборот, будет медленно таять, подобно утреннему туману. Видя, что ничего этого не происходит, она, превозмогая страх перед величественным молчаливым колоссом, бросилась на колени и воскликнула:
