— Да ведь им-то два раза по этому месту идти, товарищ Лабзин.
— А нам?
— Нам? — Надя задумалась.
— Вот то-то и оно…
— Нет, погодите, не «то-то и оно»! Пойдем принесем и останемся там, пока не утихнет.
— Выдумки! — Лабзин отвернулся и стал скоблить ножом стол. — И чего вы от меня все хотите? — вдруг закричал он.
— Нет, вы так не отвертитесь! — Надя схватила его за руку, вырвала нож и бросила в сторону. — Собирайтесь! Немедленно собирайтесь!
— Пусти! От чего это мне отвертываться, девчонка!
— Вам это поручили, вы и должны… Мы как на фронте. И нечего разговаривать! Где термос?
— Я не нанимался под снарядами ходить.
— Ах, так? Трус! — кричала Надя. — Гнать таких надо! Гнать с завода!
— Не ругайся. Сама иди!
— И пойду! Давайте посуду.
Спустившись во двор, Надя почувствовала, что одной ей не донести тяжелый термос. Она остановилась в нерешительности. Кого бы позвать на помощь? Оглядываясь, она заметила, что к ней с салазками направляется Лабзин.
— Ну, пойдем вместе… Только не ругайся! — сказал он, криво улыбаясь.
— Я сгоряча…
— Сгоряча! Лабзин то, Лабзин се… Ох, надоело!.. Ты можешь и совсем не ходить — сам дотащу.
— Нет уж, давайте вместе.
Они благополучно миновали разрушенный корпус, прошли двумя внутренними дворами. На тех местах, где оголилась земля, Надя сзади подталкивала салазки. Когда огибали угол котельной, Лабзин поглядел вперед и остановился:
— Нет прохода. Подождем… покуда.
Надя молча оттолкнула его.
Из цеха издалека увидели, что какой-то человек поравнялся со щитом, на котором до войны вывешивали портреты лучших людей. Сколько снарядов с завыванием пронеслось над щитом, а он все еще стоял среди воронок на почерневшем снегу.
Человек этот постоял, сделал несколько шагов и вдруг упал. Он скрылся в облаке снежной пыли. Снаряд ударил совсем близко от него — метрах в тридцати.
— Кто бы это мог быть, ребята? — спросил Пахомыч, осторожно приоткрыв дверь, вглядываясь вперед. — И несет что-то. Не вижу.
— Термос несет.
— Термос?
— Не несет, за веревку его тащит.
— Значит, кашевара нашего послали. Ну, добро!
— Зря мы Лабзина ругали.
Грохнули еще два разрыва. Человек поднялся, перебежал и снова повалился у сугроба. На стенках термоса заиграло солнце. И тогда Снесарев узнал, нет — почувствовал… Это была Надя! Надя в ватнике, повязанная большим белым платком. По платку он и узнал ее.
— Шальная! — волнуясь, крикнул Снесарев. — Ну шальная же! Ведь не дойти сюда! В воронку! Скорее в воронку! — Он распахнул дверь.
