— Почудилось, — сам себе сказал Андронов.
Но внизу что-то звякнуло о каменную плиту, и дверь громко захлопнулась.
— Стой! — крикнул Андронов уже после того, как закрылась дверь.
Он быстро сбежал по лестнице и выглянул на улицу, посмотрев в обе стороны. От дома за угол по свежему снегу вели следы. Андронов разглядел, что это были отпечатки не военных сапог. По-видимому, человек бежал. Кто он? Беляков пошел в другую сторону, его следы другие. Андронов постоял и снова поднялся на площадку второго этажа.
Минут десять спустя снизу послышался голос Белякова:
— Андронов!
— Я!
— Подожди еще! Сейчас придем.
На этот раз Беляков вернулся скоро. С ним шли немолодая женщина, закутанная так, что не различить было лица, и девушка лет двадцати.
— Дверь с капризом, — сказала девушка, вынув из кармана ключ на тесемочке. — Надя предупреждала.
С замком пришлось повозиться.
— Не волнуйтесь, — успокаивал девушку Беляков. — Дайте-ка ключ, я попробую.
— Нет, вы не сможете. Надя мне сказала, как надо открывать, — нервно отвечала девушка.
— Какая Надя?
— Ах да, вы ведь не знаете ее… — И девушка тянула за ручку, вертела ключом в скважине.
Беляков успел сообщить Андронову, что закутанная до глаз женщина — управдом. Нашел он ее в очереди за водой, возле проруби на канале. Эта женщина сказала ему, что во втором этаже живет инженер, по фамилии Снесарев, что он лежит больной, что к нему приходит помогать девушка с завода и ключ, вероятно, у нее. И больше никого в квартире нет. Девушку она знает в лицо и по имени. Потом Беляков вместе с управдомом отправились на завод. Оказалось, что вчера девушка слегла. Ключ она передала подруге.
— Какой же это завод? — спросил Андронов.
— Судостроительный.
Дверь, наконец, открылась. Из прихожей они попали в просторную комнату. Здесь были разбиты оконные стекла и гулял ветер. На диване, запорошенном снегом, валялись игрушки.
— Сюда! Сюда!.. — торопила девушка.
Она толкнула дверь, и все вчетвером бросились к, человеку, который лежал на полу возле печи, укрыв голову полушубком.
Снесарев не слышал, как его переносили на кровать, завертывали в два одеяла и в полушубок, как затопили печурку.
— Не умер, спит, — сказал Беляков, приложив ухо к сердцу. — Но спит как-то по-особому…
Он оглядел комнату, словно искал в ней объяснения того, что случилось.
Больного осторожно тормошили. Он глухо стонал, казалось, что вот-вот откроет глаза. Лицо его часто искажалось гримасой боли или кошмара, но он не просыпался.
