Бобби Томпсон повернулся к публике и закричал:
— С этими последними словами дешевой бравады мистер Ричардс будет уведен со сцены. Охота начинается завтра в полдень. Запомните его лицо! Он может оказаться с вами в скоростном автобусе… в самолете… в кинотеатре… на матче по боксу. Сегодня вечером он находится в Хардинге. Завтра он может быть в Нью-Йорке, Колумбусе, Бостоне… Он может прятаться под ВАШИМИ окнами. Вы сообщите о нем?
— Да-а-а-а! — заорали все. Ричардс вдруг неожиданно для себя показал им оба средних пальца. На этот раз прорыв «добровольцев» к помосту был уже никак не наигранным. Его срочно утащили за сцену в левое крыло, пока публика не разорвала его в клочья прямо перед объективами камер, и этим самым могла бы лишить компанию и всю Систему ожидаемых сочных сообщений и соответственно прибыли.
Киллиан стоял в левом крыле, не находя себе места от удивления и восторга.
— Замечательное представление, мистер Ричардс. Прекрасно! Была бы моя воля, я бы выдал вам приз. А эти выставленные пальцы — просто великолепно!
— Всегда готов! — проговорил Ричардс. Изображение на мониторе перекрыла реклама. — Давайте мне эту проклятую видеокамеру и идите к такой-то матери…
— Ну, второе, в принципе, невыполнимо, — ответил Киллиан, все еще улыбаясь, — а что касается камеры, вот, пожалуйста.
Он взял камеру из рук помощника, который держал ее аккуратно, как ребенка.
— Кассета уже вставлена, все готово к работе. А вот — дополнительные пленки, — он протянул Ричардсу маленькую, но неожиданно тяжелую продолговатую коробку, завернутую в пластик.
Опустив в один карман камеру, а в другой — коробку, Ричардс сказал:
— Все в порядке. Где лифт?
— Не торопитесь, у вас есть еще минутка, вернее целых двенадцать минут. Официально ваши двенадцать часов форы начинаются только в шесть тридцать.
В отдалении опять послышались крики ярости. Оглянувшись, он увидел, что на сцену вывели Лафлина. Душой он был сейчас с ним.
— Вы мне нравитесь, Ричардс, и я думаю, что у вас дела пойдут нормально, — сказал Киллиан. — Ваш в некотором роде грубоватый стиль радует меня безмерно. Я, видите ли, коллекционер. Наскальная живопись и египетские саркофаги — это сфера моих интересов. Вы являетесь аналогом скорее наскальных рисунков, чем египетских погребальных сооружений, но это неважно. Мне бы хотелось, чтобы вас сохранили — если хотите, поместили в коллекцию — так же, как сохранили наскальные рисунки в Азии.
— Лучше запиши биологические излучения моего мозга, ублюдок!
