"вещи в себе": разум
вымышляет в ноумене новые знания, заранее предполагая в нём сокровищницу, призванную обогатить разум и повысить духовный потенциал сознания. Это положение чрезвычайно важно для концепции философской культуры, ибо оно образует посылку суждения о культуре как природе в человеке, и, во-вторых, делает возможным воспринимать любого другого человека в качестве "вещи в себе" в значении источника обогащения. Следовательно,
знание из незнания (или явление из ноумена) - это материализм, а
знание из знания - это идеализм, и этим аннулируется фихтевский приговор в отношении философской стороны философской культуры, поскольку материализм вовсе не покрывается идеализмом, и отношение "вещь в себе" и "Я в себе", хотя и не входит в объём системы
Я - не-Я, но характеризуется теми же свойствами взаимопроникновения и взаимоопределения. А само определение идеализма в начальном моменте должно исходить из кантовской дефиниции: "Идеализм состоит в утверждении, что существуют только мыслящие существа, а остальные вещи, которые мы думаем воспринимать в созерцании, суть только представления в мыслящих существах" (1966,т.4,ч.1,с.105), и дополняться представлением о том, что идеализм "Я в себе" имеет в себе материализм как своё первичное определение. Итак, материализм не содержит в себе ничего идейно специфического, чего не было бы в идеализме, а современный материализм развился в грандиозную систему исключительно на базе узурпации и монополизма тех гносеологических и методологических особенностей, которыми сознание снабжает материю в когнитивных целях.
Химерическое отстранение от "вещи в себе", которое в философии Фихте символизирует внешний материальный мир, логически породило враждебное отношение к природе в целом, и исповедание стратегии господства человека над природой составляет особенность антропософии Фихте: идея покорения природы выступает условием главной цели концепции человека в воззрении Фихте - вселенского единения людей. Фихте проповедует: "После того, как эгоистические намерения уже больше не будут разделять людей и уничтожать их силы в борьбе друг с другом, им ничего не остаётся, как направить свою объединённую мощь на единственного общего противника, который у них остался - на противодействующую человеку грубую природу". Философ как бы не видит внутреннего разногласия между отрицанием всех материалистических пертурбаций сознания и утверждением типично материалистического императива о верховенстве человека, и в интердикте на материализм как бы не ощущает диссонанса с призывом "...того высшего господства над природой, которое налагает на последнюю, несмотря на её сопротивление, величественную печать человечества, как рода, т.е. печать идей, и в котором состоит истинная сущность прекрасного искусства...". Философские сентенции по поводу владыческой миссии человека в природе несут в себе достаточно показательную особенность и наряду с декретированием властных прерогатив человека почти непременно обнаруживают контрдоводы и противоположные суждения; не лишено этой особенности и сочинение Фихте, который находит проникновенные слова с обратным смыслом высказывания: "Природа, в которой я должен действовать, не есть чуждое и без всякого отношения ко мне созданное существо, в которое я не могу проникнуть. Она создана по моим же законам мышления и должна находиться с ними в соответствии; она всегда должна быть для меня познаваема, постигаема и проницаемая до самой своей глубочайшей сущности. Она всегда выражает только отношение меня самого ко мне же самому, и, как несомненно я могу надеяться познать самого себя, так же несомненно могу я обещать себе исследовать её. Если я буду искать только то, что я должен искать, то я найду; если только я буду спрашивать о том, о чём я должен спрашивать, то я получу ответ" (1993, т.2, с.с. 180, 387-388, 161).
