Между тем я все больше привыкаю к ней. Более того, когда ее ненадолго сменяет какая-нибудь другая сиделка, мне всегда становится не по себе. Как будто может произойти что-нибудь непредвиденное — и только Дженис будет в силах помочь мне.
Без нее я становлюсь сентиментальным. Часто вспоминаю тот день, когда добирался автостопом до Санта-Барбары, и она подвезла меня. Думаю о том, сколько раз она терпеливо сидела в своей машине, поджидая меня возле выхода из клиники. Тогда я жил на двадцать долларов в месяц и не мог рассчитывать даже на автобус.
Она всегда ждет меня. Будто видит в этом единственную цель своей жизни.
Она очень терпелива. И настойчива: если приняла какое-нибудь решение, то обязательно добьется своего.
Много лет назад она решила выйти за меня замуж. Это и случилось. Ей хотелось, чтобы я уехал со станции Вашингтон, и вот я нахожусь здесь, в Лос-Анджелесе. Теперь она желает снова меня завоевать.
Она знает, когда нужно быть со мной, когда — оставить меня в покое. Подобно чувствительному вольтметру, улавливает малейшие отклонения в соединяющей нас энергетической цепи. Она могла осчастливить любого мужчину, если бы не тратила силы на меня.
На днях я поговорю с ней об этом.
29 ноября
Меня навестил Антон Стернли. Он позвонил снизу, из приемной. Трубку взяла Дженис, она же пошла встречать его у лифта.
Там она провела с ним не меньше часа. Затем, вдоволь наговорившись, впустила его ко мне.
Когда мы жили в пустыне, Дженис проявляла активность разве что в заботах о домашнем хозяйстве. А сейчас, воспользовавшись моей беспомощностью, распространила сферу своей деятельности на всех связанных со мной людей. Из Шратта она всегда умела вить веревки — то же самое, видимо, ожидает и Стернли.
В своих роговых очках с толстыми стеклами, увеличивавшими его зрачки до размеров голубиного яйца, Стернли еще больше, чем в прошлый раз, походил на убеленного сединами шведского профессора. Костюм сидел на нем мешком — вероятно, был куплен с чужого плеча. Разговаривая со мной, он запрокидывал голову, как слепой.
О моем несчастном случае Стернли узнал из газет и пришел бы раньше, но до вчерашнего дня у него не было очков, а без них он боялся выходить из дома. Так он сказал, несколько раз извинившись за свой несвоевременный приход.
Пока Дженис находилась в комнате, он говорил о каких-то малозначительных вещах. Впрочем, по его напряженному лицу она довольно быстро догадалась, что ему хотелось остаться со мной наедине.
