Через несколько дней я присоединюсь к ним.
Отчет Шратта читается с трудом. Он написан в спешке, иные буквы нужно расшифровывать, как китайские иероглифы. В двух-трех местах не проставлены даты.
Дженис предложила привести эти каракули в порядок, но мне хотелось видеть их такими, какими они остались после Шратта.
Вот что он написал:
22 ноября
Проникая в сферу повседневного человеческого сознания, наука все меньше постигает смысл бытия. История с Донованом — прекрасный тому пример. Его мысли не имеют ничего общего с осмысленностью. Его цели абстрактны, а действия не укладываются ни в какую органичную систему.
Его по всем статьям можно отнести к числу патологических сумасшедших, а потому и обращаться с ним нужно, как с неизлечимым шизофреником. Методы Патрика, пытающегося исследовать его сознание с помощью рациональных теорий, кончатся катастрофой. Я в этом не сомневаюсь.
Оглядываясь на начало его опасного эксперимента, я все больше убеждаюсь в том, что мозг Донована заведомо не мог приобрести никаких ценных качеств, никаких принципиально новых способностей. Он мог лишь развивать свои извращенные инстинкты до тех пор, пока они не достигнут степени чудовищного надругательства над природой.
Патрик не слушал меня, и мне пришлось пуститься на обман. Соседство с пороком не могло не сказаться на моих поступках. Я обречен, как и все, кто продолжает жить в этом доме.
Окончательное решение я принял в ту ночь, когда Патрик пытался задушить меня, повинуясь телепатическому сигналу бездушного куска плоти, ожившего в стенах его лаборатории.
Наутро мне не стоило никакого труда убедить Патрика в том, что я искренне желаю помогать ему. По странному стечению обстоятельств мозг тоже уговаривал его покинуть дом.
Патрик уехал 21 ноября.
Мне было поручено присматривать за мозгом. Вот уж и впрямь ирония судьбы. Назначить слугой человека, собиравшегося убить его! Но тогда он еще не умел читать мои мысли. С тех пор он приобрел такую власть надо мной, что я уже не смею предлагать свою помощь в этом плане.
Чтобы скрыть от мозга свои намерения, я прибегнул к одной очень простой уловке. В детстве у меня была плохая дикция, и мама велела мне выучить скороговорку, которая в конце-концов исправила мою речь. Теперь, как только зажигается лампочка, означающая пробуждение мозга, я начинаю мысленно повторять это четверостишие: «Во мгле без проблеска зари он бьется лбом о фонари и все твердит, неисправим, что призрак гонится за ним».
