Что ж, повел с ней речь об этом — без цветов, на колени не вставал, о радужных перспективах не заикался. Церемония происходила в кровати, слово прозвучало, Элеонора выпростала ногу из-под одеяла, подняла ее, согнула в коленке, распрямила, опустила, потом и другую конечность подвергла осмотру, нашла кое-какой непорядок с мизинцем, рассмотрела, успокоилась и вымолвила:
— Что ж, в этом что-то есть…
Расписались. Элеонора грохотом посуды на кухне возмещала неумение вкусно готовить пищу, обед и ужин можно было смело сливать в бачок и везти в Ломоносов для продажи владельцам поросят. Сам Суриков стал бережливым и, когда дивизион выходил в море, не без сожаления наблюдал, как коки выливают за борт отходы своего производства.
Детей решено было пока не заводить, Элеонора училась всего на втором курсе, пеленки помешали бы ей стать первоклассным филологом.
Копаясь как-то в приказах высшего руководства, Суриков напоролся на упоминание о помоях, полез в документы начальника тыла ВМФ и обнаружил разрешение на продажу частным лицам отходов камбуза. В некотором ошеломлении глянул он на номер: трем цифрам предшествовал один ноль. Зато подписавший разрешение адмирал явно опоздал, Суриков годом раньше проявил великодушие и, пресекая казно-крадство, определил твердую цену на поросячьи радости.
С верой в свою счастливую звезду продолжал он службу и учебу, ставился в пример и ничуть не удивился, когда после академии его направили в распоряжение командующего Тихоокеанским флотом, а точнее — «Военно-морская база Совгавань, начальник разведки». Прощай, дивизион! Растите, поросята, большими и вкусными! Живите счастливо, жители города Ломоносова! И скорее кончай ЛГУ, дорогая жена Элеонора! Неизвестно, правда, что делать в Совгавани филологу с университетским образованием.
Во Владивостоке он пересел на местный самолет, приземлился в Совгавани, катер доставил его на другую сторону бухты, матросы втащили его пожитки в двухкомнатную квартиру — семейный человек все же! Кабинет в штабе — на двоих, за соседним столом — начальник ПВО базы, мужик миролюбивый и не дурак выпить. За окнами — рейд, корабли, на улицах полно ребятишек и говорливых баб. Народ, чувствуется, жизнью доволен, ларьки и магазины военторга снабжаются хорошо, о поросятах никто не помышляет.
Элеонора экзамены сдала, диплом получила, но с отъездом явно медлила. Частенько приходилось выходить в море, и Сурикову возмечталось невероятное: вот, мечталось, возвращается он с моря — а на пороге дома стоит жена в недорасстегнутой кофточке, поглаживая рукою головку пацаненка, жмущегося к ее ногам, причем где-то в отдалении попискивает еще один малорослый субъект. (И бабы усть-лужские вспоминались почему-то…)
