– Да пошло оно. Не собираюсь я заниматься психоанализом этого парня. На самом же деле вас должно беспокоить не то, смухлевал ваш друг или нет, а то, что уйма людей прочли его работу и ничего не заметили. Сколько же народу нисколько не скептичны – или не понимают, что делают. Просто следуют за кем-нибудь. Последователей у нас навалом, а вот вожаков маловато.
Я присел. Довольно мне уже про Константина. Хотелось поговорить о себе. Я рассказал Фейнману свою историю про рак.
Он покачал головой.
– Бестолковые физики хотя бы никому не наносят вреда, кроме себя самих, – сказал он. – Знаете, уйма врачей говорили, что не могут меня оперировать. Но я нашел одного на всю страну, которому хватило смелости попробовать. Долгая вышла операция. Очень тщательная. Конечно, не исключено, что он упустил что-то. Кто его знает. Посмотрим.
Он закрыл глаза.
Я разглядывал его. Он сегодня выглядел истощенным, лицо бледное, вытянутое, в морщинах. Я впервые видел его самого – не физика, не легенду, не соседа по коридору, а просто старика.
Фейнман открыл глаза. Я пялился на него.
– Думаете, я выгляжу так себе, – промолвил он.
– Да нет, хорошо выглядите, – соврал я.
– Без херни давайте. Знаете, что?
– Что?
– Вы тоже так себе выглядите.
Я улыбнулся.
– У меня были непростые две недели, – двухдневный кутеж решил не поминать.
Он подпустил улыбку.
– И, небось, утомительное празднование под занавес?
Я ответил улыбкой.
– Ага, чуть-чуть. С Реем. Помните его?
Фейнман кивнул. Рей ему явно понравился. Слово за слово, разговорились о том, как отец Рея запугал его до ненависти к математике.
– Мы с сыном Карлом, – сказал Фейнман, – любим трепаться о математике, – тут он просиял, будто в него просочилась энергия. – И у Карла хорошо получается.
– Мы с отцом никогда не трепались о математике, – сказал я. – Он дальше школы не пошел. Нацисты подсобили. Но мне всегда нравилось решать математические задачки. Люблю крепко подумать. И вот это чувство, когда что-то понимаешь – или когда придумываешь новое.
– Что ж, вот и ответ, который вы искали, верно?
– В смысле?
– Рей в разговоре сказал, что спрашивал вас, почему вы любите физику, а вы не смогли ответить.
– А, да, – от того, что Рей доложил ему об этом, мне стало неловко.
– Ну, вот вы и поняли. Вы любите физику, потому что вам нравится крепко подумать, творить, а еще вы любите решать задачки.
– Не думаю, что в этом ответ, – заметил я.
– В каком смысле вы не думаете, что это ответ? Это не мой ответ. Вы сами так ответили. – В голосе у него послышалось раздражение. С ним так бывало, когда не врубаешься с нужной скоростью. Я попытался объясниться.
