Будда Шакьямуни и Спитама Заратустра оставили ученикам свои слова, надежды и сомнения. Мухаммед же учил своих последователей не сомневаться. Нищие мудрецы, проповедующие учение немногим избранным, — это не ислам в том виде, в каком его замыслил Мухаммед. Он замыслил ислам как молодую феодальную державу, и сам начал строить ее не только мечом духовным, который есть слово Божие, но и мечом земным, железным (не случайно сабля Мухаммеда — знаменитый «зульфикар» — имела не один клинок, а два). Слова пророка Мухаммеда, опытного и расчетливого купца из славного и богатого города Мекки, были обращены к полководцам и купцам, которые спешили мечом утвердить святую веру и получить торговые монополии.
Если бы у Будды Шакьямуни и Спитамы Заратустры были сыновья, они, вероятнее всего, стали бы такими же бездомными мудрецами, как и их отцы. Родственники же Мухаммеда стали феодалами, образовав аристократию созданной им духовно-светской мировой державы. Они были вполне реальны, царство их было «от мира сего», они боролись за место у трона пророка точно так же, как сыновья, племянники, братья и сестры светского феодала.
Секты и расколы в буддизме, зороастризме и других религиях пророческого (профетического) типа возникали, как правило, в связи с различиями в толковании учения. В исламском мире же возникновение расколов, сект и ересей чаще всего определялось политическими причинами. Порой между мусульманскими сектами не было разногласий в обрядах или вероучении, в недрах формально и внешне единой «нации ислама» — мусульманской уммы бурлили чисто политические страсти. Центрами притяжения враждующих толков в исламе оказывались не столько идеи, сколько люди — нередко родственники Мухаммеда и четвертого («последнего праведного») халифа «хызрата» Али. И оттого столкновения и даже войны между приверженцами разных толков ислама велись не столько вследствие того, что одни были «еретиками», а другие ими не являлись, сколько потому, что вожди сектантов были выразителями центростремительных процессов в созданной силой оружия исламской державе.
Иранский писатель Равенди горестно повествовал о печальной судьбе древнего персидского города Нишапура. В 1154 году на него напали кочевники из тюркского племени огузов (из которого вышли в свое время Сельджуки) и разорили. В городе, и без того разграбленном врагом, «по причине различия в религиозных толках еще со старинных времен кипела взаимная вражда. Каждую ночь какая-нибудь партия созывала из какого-нибудь квартала ополчение, поджигала кварталы противников и все, что еще оставалось после огузов, уничтожалось… Теперь в Нишапуре, где были собрания друзей, медресе наук и местопребывание лучших людей, пасутся стада, рыщут дикие звери и ползают гады».
