— Черт побери! — воскликнул он. — Что с ней, с этой Иоаной? Я ведь ее не первый день вижу…
Откуда парням знать, что бывает с девушками? Порою они так меняются, что их и не узнать. Но откуда парням про то знать?
«Мэй-мэй, неужели это Иоана? Она старше меня и, нате вам, как расцвела. Что с ней?» — спрашивал себя в недоумении Йордан, перед глазами которого так и стояла девушка.
Иоана нарезала зелень мелко-мелко и разогнулась.
— Ох, Михай, Михай, Михай… — приговаривала она, будто пела. И опять: — Ох, Михай, Михай, Михай…
Может, из-за Михая она переменилась? Из-за Михая, уехавшего безвозвратно? Из-за Михая, не приславшего ни одной весточки? Девушка будто вся светилась изнутри, и от того света яснели ее глаза, разгладилось нахмуренное лицо.
Мать пришла из сада на летнюю кухню и долгодолго смотрела на Иоану, будто не видела дочь до той поры. В уголках ее губ таилась улыбка.
— Ионица, доченька, брось ты этот ужин. Я сама его доварю. Иди одевайся. Фильм сегодня в Доме культуры.
Иоана удивленно вздрогнула, угадав ласковые нотки в голосе матери. И подчинилась ей, не говоря ни слова.
Йордан так и торчал у забора. Увидев девушку, окликнул ее:
— Иоана, ты что, не видишь меня?
— А если и вижу?
— Как-никак мы соседи.
— Ну и что нам делать?
— Не знаю.
— Подумай, Йордан, а когда додумаешься, скажешь и мне.
— Ладно, Иоана, скажу.
Родика недовольно дернула брата за брючину:
— Пошли, бэдица! Что ты торчишь тут как столб?
— Постой, Родика. Иоана мне загадку загадала, должен же я ответить человеку.
Голубые глаза парня потемнели. Мышцы напряглись. Он поднес руку ко лбу — ничего непонятно. Потерся подбородком о плечо. Родика не спускала расширенных глаз с брата.
Что это с ним?
Йордан Палади до армии был шофером. Нравились ему пути-дороги или нет, я не могу точно сказать. Любил ли он запах бензина? Вряд ли. Просто многие парни записались после школы кто на курсы шоферов, кто на курсы трактористов. Записался и он, Проучился несколько месяцев. Получил права, «диплом», как он говорил в шутку. Вернулся в колхоз. Председатель Урсаки повел его к старой машине, которая почему-то все еще называлась грузовиком.
— Другой нет, Йордан, — сказал. — Нравится, бери, нет так нет. Словом, решай сам.
Машина, конечно, Йордану Палади не понравилась. Но в отличие от парней-одногодков, тоже шоферов и трактористов, он не хотел уезжать из села. Да и мать просила:
— Не уезжай, Йордан, мамина люба, один ты у нас сын… Разве здесь не заработаешь на кусок хлеба?
