Бабушка опасливо проверяла, не побились ли ее драгоценные тарелки, уговаривала:
— Сядь, Надя, угомонись. Все это ты можешь рассказать и в сидячем положении.
Но мама никак не могла угомониться.
— Люди, — кричала она, — люди мои дорогие! Наша Вера ровным счетом ничего не понимает! Она слишком прямолинейна, наша Вера, ей кажется, что все так легко и просто. Но театр у меня будет! Вот увидите.
Постепенно все стали свыкаться с мыслью о мамином театре. Саша перестал ухмыляться. Внимательно слушал, щурился, словно видел грядущий мамин успех. Денег для первого взноса за аренду помещения у него было прикоплено достаточно. Но гарантии ему тоже были нужны.
— Стоп, — тормозил он мамин разбег. — Где ты наберешь столько артистов?
— Артистов! — всплескивала руками мама, дивясь Сашиной тупости. — Да стоит только заикнуться… — она начинала загибать пальцы, — Борис Карабанов — раз! Дружинин — два! Прекрасный режиссер к тому же. Читорина, Добровольская. Господи, о чем я думаю! Петрунькин!
Во время этих разговоров часто присутствовал Фима и тоже задавал вопросы, когда Саша оказывался повергнутым на обе лопатки.
— Вы место, ну, где вы будете разыгрывать все эти ваши драмы и комедии…
— Вот, — перебивала мама, — вот так и назовем — «Театр драмы и комедии»!
— Прекрасно, — терпеливо соглашался Фима, — вы место для театра уже нашли?
— А что, — опасливо поглядывал на маму Саша, — здесь могут возникнуть сложности?
— Нет, зачем же сложности, — Фима поворачивался в его сторону всем корпусом, — но я бы посоветовал вам найти богатого коммерсанта…
— Это еще зачем? — брезгливо оттопыривала нижнюю губку мама.
Искусство и коммерция были для нее понятиями совершенно несовместимыми.
— Затем, что ваш распрекрасный театр кто-то же должен финансировать. Хотя бы на первых порах. Без денег вы прогорите.
— А почему это мы с места в карьер прогорим? — возмущалась мама. — Мы еще ничего не сделали, а вы уже отпеваете.
Фима набирал в легкие воздух, доставал записную книжечку, брал карандаш и задавал маме совершенно неожиданный вопрос.
— Дорогая Надежда Дмитриевна, просветите меня. Скажите, как велико в Париже число русских эмигрантов.
— Ну, этого никто не знает. Во всяком случае, много.
— Двести? Триста?
— Да нет же, несколько тысяч, наверное.
— Добре. — Фима задумчиво водил карандашом по усам. — Добре, берем зал на триста кресел.
— Нет, это мало, — прищуривалась мама, — пусть, по крайней мере, пятьсот.
— Четыреста, — торговался Фима и заносил в книжечку эту цифру. — Итак, — клал книжечку на стол и откидывался на сиденье, — к вам пришли четыреста русских эмигрантов…
