— А на восемь можно? — спросил Витька.
— Можна, — усатый отщипнул четверть грозди и вернул её на лоток.
Витька взял оскопленную гроздь и бережно уложил её на ладонь. Отдав усатому бумажки и, положив на чашку весов мелочь, он двинулся прочь.
— Эй! Мусор забери, да, — услышал он голос усатого и обернулся. Небрежным жестом усатый высыпал мелочь ему под ноги и рассмеялся.
Лизавета сразу поделила гроздь на всех обитателей палаты и светилась от счастья.
С этого дня Витька ночевал в бельевой — денег на дорогу не было.
Лизавета начала понемногу ходить и сразу кинулась обслуживать лежачих товарок. Возник вопрос о её переводе в кардиологию, но старшая сестра пошепталась с невропатологом и на совещании у зав. отделением он заявил, что смена обстановки для больной Салтанкиной нежелательна, а старшая сестра прямо сказала, что в трёх палатах розетки искрят и бактерицидная лампа вот-вот выйдет из строя. Все посмеялись, и Лизавету оставили в покое. Они стали гулять в больничном садике. Кардиограммы заметно улучшились, бабу Клаву выписали, Лизавета заскучала и стала проситься домой.
— Потерпите, голубушка, — уговаривал её врач, — ещё недельку, дней десять и отпустим.
В конце сентября Лизавету выписали. Они собрали свои нехитрые пожитки, попрощались с соседками, пожелав скорого выздоровления, и двинулись по коридору к выходу.
Они зашли в сестринскую комнату и Лизавета, волнуясь, краснея и смущаясь, от порога стала извиняться, что не может сейчас, как это принято, отблагодарить сестричек конфетами. Её перебили, стали дружно кричать, что Витёк расплатился сполна, что это они должны Лизавете за такого помощника, и она успокоилась. Стали прощаться и сёстры, не умея по-другому выказать расположение, принялись целовать Витьку. Лизавета гордилась и ревновала одновременно.
Они зашли в ординаторскую, где врачи, воспользовавшись кратковременным затишьем, пили чай. Лизавета снова от порога стала извиняться, и её снова перебили, слово в слово повторив доводы сестёр. Потом стали жать им руки, а невропатолог сорвал с себя часы на пружинном браслете и определил их на Витькино запястье. Витькины протесты он отклонил неуклюжими, должно быть от смущения, словами:
— Носи и помни, а у меня ещё трое есть, совсем часами задарили. А зря ты всё же в медицинский не пошёл!
Зашли они и в столовую.
— Выписались, значит? Ну, и слава Богу. — Зина метнулась к полке, схватила банку и стала запихивать её в Витькину сумку, сопровождая скороговоркой:
