Утро заглянуло в комнату и направило туда длинный широкий луч солнца. В этом луче дама Авуаза лежала такая теплая, гибкая, переполненная земной любовью, что у сира де Керморвана, который проснулся первым, защемило сердце. Он смотрел на нее, и на своего друга, спавшего рядом, и понимал, что его счастье совершенно, так что любое добавление или изменение привело бы к нарушению этого идеального состояния.
А совершенство, насколько было известно сиру де Керморвану, всегда хрупко, ибо располагается на самом острие иглы и способно обрушиться от любого, малейшего дуновения.
Так и случилось. Сир де Мезлоан открыл глаза и простонал:
— Боже, что мы наделали!
А дама Авуаза тоже открыла глаза и улыбнулась сразу обоим:
— Боже, как было прекрасно!
Затем она села и отбросила волосы на спину.
— Вы будете расчесывать мне волосы, — велела она одному, — а вы подадите мне одежду. Я же тем временем расскажу, какое наказание я вам присудила за то, что вы назвали королевами турнира каких-то безобразных старух.
— Говорите, прекрасная дама, — легкомысленно согласились юноши. — Что бы вы нам ни назначили, мы все выполним ради того наслаждения, которое вы подарили нам нынешней ночью.
— Если бы вы знали, о чем я думаю, то не соглашались бы так просто, — возразила дама. — Впрочем, слово дано, и вы оба будете прокляты, если не сдержите обещания. Итак, за то, что вы избрали королевами первых встречных, я обрекаю вас на женитьбу на первой встречной девушке, лишь бы она подходила вам по возрасту и по положению. Иными словами, каждый из вас женится на той, которую повстречает по возвращении домой. Я дозволяю вам не обращать внимания на старух и на вилланок; но любая девушка рыцарского сословия, будь она даже бедна и уродлива, да станет женой для вас.
— Хорошо, — сказал Ален де Керморван и поцеловал прядь ее волос.
— Будь по-вашему, — добавил Ален де Мезлоан и поцеловал ее ухо.
И скоро все трое опять обнимали друг друга, купаясь в солнечном луче.
* * *
Почти месяц после этого ни один из Аленов не покидал своего замка из страха первой встречной девушки, ибо память о ласках дамы Авуазы была еще слишком свежа в их памяти и ни одному не хотелось жениться, да еще неизвестно на ком. Но в конце концов такая жизнь показалась им невыносимой, и сир Ален де Керморван сдался первым. Он сел писать письмо.
«Любезный сир Ален, — так церемонно начиналось это послание, — похоже, мы с Вами оба очутились в невыносимом положении. И ни один из нас не знает, как избавиться от него. Ведь мы дали слово даме Авуазе исполнить ее наказ, и только смерть может разрешить нас от подобной клятвы. Согласны ли Вы умереть? Я мог бы оказать Вам эту услугу — при условии, разумеется, что Вы окажете мне подобную. Сразив друг друга, мы не будем наказаны за самоубийство всевидящим Господом, который, несомненно, нас простит ради нашей дружбы, и ненавистная женитьба не будет нам угрожать. Жду Вашего решения. Ваш друг — на земле и в вечности — Ален де Керморван».
