Теперь все складывалось более чем неудачно. Всего лишь прыжок отделял заднюю часть последнего вагона от сложенного возле путей штабеля известковых плит, за которыми начинался кустарник.
Адъютанты с криком бросились в погоню. Их красивые длинные сабли то и дело цеплялись им за ноги. Началась паника. А полковник Кайас лежал неподвижно, с широко открытыми глазами, которые заливала густая кровь из раны во лбу.
Тем же вечером газеты сообщили о гибели полковника, расписав на все лады нападение на поезд неслыханной дерзости. В связи с этим упоминалось и имя Эль-Кида. И в самом деле, кто же еще мог отважиться на подобный поступок? Кому еще удалось бы застрелить такого человека, как полковник Кайас, из его собственного револьвера?
Пленного вытащили на солнце, положили на спину и связали. В таком положении он и пролежал целых десять часов, не в состоянии даже повернуть голову, а жгучее солнце безжалостно палило прямо ему в лицо. И хотя кожа его давно была под стать дубленой, под нижней губой и на веках она обгорела, вздулась безобразными волдырями.
Все это время двое стражников, сменяя друг друга, требовали от него одно и то же:
— Ты Матео Рубрис? Ведь ты Рубрис? Почему не сознаешься? Признайся, и твои мучения на этом закончатся. Иначе будешь лежать здесь, пока не сознаешься!
Но пленник ни в чем не хотел сознаваться. Он кричал, вопил, выл, стонал, дергался, пытаясь разорвать путы, но не признавался.
Тогда его убрали с солнцепека и опустили в яму с водой, доходившей ему в стоячем положении до самого подбородка. Стоило коленям пленника начать подгибаться от слабости, как вода тут же заливала ему рот и нос. Все четыре часа невыносимых мучений он был вынужден стоять едва ли не на цыпочках.
Бенито Халиска, наблюдавший однажды, как эту пытку применяют в центральной тюрьме, решил воспользоваться ею, чтобы развязать язык разбойнику. Он хотел убедиться, кто это такой, до того, как отправить упрямца в тюрьму, последним начальником которой был знаменитый — ныне покойный — полковник Кайас.
А пока Халиска, усевшись на краю ямы, сам лично наблюдал за страданиями пленника. Раз за разом его голова уходила под воду, однако, повинуясь инстинкту самосохранения, снова выныривала на поверхность. Но жандарму так и не удалось добиться, чтобы большой толстогубый рот разбойника выдал столь желаемое признание.
Можно было опробовать кое-что еще — Халиска славился своей изобретательностью. На этот раз он велел привязать пленника ко вбитым в землю колышкам неподалеку от входа в обнаруженный поблизости муравейник, в котором обитали здоровенные рыжие муравьи с блестящими на солнце панцирями. Стоило потревожить муравейник каким-либо предметом, как они мгновенно выкатывались из него кишащими красными волнами.
