Бирн услышал звук, напоминавший тихую игру на скрипке, — тонкий и слабый. Сначала доктор не мог понять, что это, потому что звук больше напоминал смычок и наканифоленные струны, а не скрипку. Но Бирн догадался, что звук означал всего-навсего человеческий свист.
Свист не следовал ни мелодии, ни определенной теме. Музыка казалась прекрасной сама по себе. Она взлетала вверх, в небеса, словно жаворонок пел там у райских врат. Бирн никогда не слышал ничего более гармоничного. Он никогда и не услышал бы подобную музыку, такую тонкую и в то же время столь насыщенную, пронизывающую снова и снова, если бы не ощутил у себя внутри ответный резонанс. Рэндалл и сам готов был засвистеть, но не умел. Мелодии убегали от доктора, но продолжали парить над головой. Они не подчинялись закону или ритму. Мелодии улетали с ветром, оставляя Бирна далеко внизу.
Девушка отстранилась от доктора, словно ведомая невидимой рукой. Теперь Кети стояла у самого крыльца. Рэндалл стал рядом.
— Вы слышали? — спросила она, поворачиваясь к нему.
— Что это? — спросил доктор.
— Это он! Разве вы не понимаете?
— Барри? Да! Но что означает его свист? Он свистит своему волку?
— Не знаю, — быстро ответила Кети. — Знаю только, что его свист прекрасен. Где же теперь ваши теории и объяснения, доктор Бирн?
— Да, прекрасно. Бог знает! Но разве волк не понимает этого лучше, чем вы или я?
Девушка снова повернулась к Бирну, и когда заговорила, в ее голосе прозвучало облегчение. Несмотря на темноту, доктор угадал выражение лица Кети.
— Для всех нас у Дэна есть только молчание и небрежный взгляд. Бак спас ему жизнь вчера вечером… и тем не менее Барри помнит только, как Дэниелс его ударил. А сейчас… сейчас он изливает всю музыку своей души на тупое животное. Слушайте! — Бирн увидел, как Кети выпрямилась и словно стала выше ростом. — Тогда через волка… Я покорю его через тупое животное.
Девушка проскользнула мимо Бирна и скрылась в доме; в тот же момент свист сорвался на самой высокой ноте, задрожал и стих. Бирна окружали только тьма и молчание, а порывистый ветер дул прямо в лицо.
Расхаживая по веранде с задумчиво опущенной головой, доктор Бирн видел, как вышел Бак, размахивая плетью, с патронташем на талии, шею ковбоя украшал красный шелковый платок.
Казалось, что Дэниелс постарел на десять лет с тех пор, как доктор впервые его встретил. Не слишком украшала и трехдневная щетина. Загорелая кожа оставалась грязной, но даже грубая щетина не могла скрыть морщины на щеках Бака. Его длинные, черные, лохматые волосы падали на лоб, свисая почти на глаза. Сами глаза провалились так глубоко, что Бирн едва смог рассмотреть в темных тенях две искры света. Вся беззаботная небрежность исчезла. Вместо нее появилась угрюмость, с физическим воплощением которой встречаться не захотелось бы никому, особенно темной ночью в пустынной местности. Бак напоминал человека, долго скрывавшегося от погони, но теперь пришедшего к закономерному концу. Его прижали к стене, и вот он готовится к отчаянной, но безнадежной битве. Доктор даже не сразу решился обратиться к Дэниелсу.
