Брюшной тиф валит с ног, но опять он с порога смерти вырывается в жизнь и опять работает, уже пропагандистом, организатором, руководителем разросшихся комсомольских легионов.
Над столом выросла полка с книгами – Маркс, вперемежку с Горьким и Джеком Лондоном. В цеху борется с прогулами, в ячейке – с оппозицией, в пригородной слободе – с хулиганами.
И всюду одолевает, и всюду побеждает, и всюду рвется вперед молодой, стремительный, неукротимый…
И вдруг против Коли Островского выступает новый, леденящий, страшный враг. Все предыдущие опасности по сравнению с этой кажутся детской забавой. Ранение под Львовым, давно уже забытое, вдруг напоминает о себе зловещими и таинственными симптомами. Видимо, тиф подтолкнул этот процесс. Упадок сил, слабость…
Он пишет брату: «…Теперь о себе. У меня творится что-то неладное. Я стал часто бывать в госпиталях, меня два раза порезали, пролито немало крови, потрачено немало сил; а никто еще мне не ответил, когда этому будет конец…
Нет для меня в жизни более страшного, как выйти из строя. Об этом даже не могу и подумать. Вот почему я иду на все, но улучшения нет, а тучи все больше сгущаются.
После первой операции я, как только стал ходить, вернулся на работу, но меня вскоре привезли опять в госпиталь. Сейчас получил путевку в санаторий… Завтра выезжаю. Не унывай… меня ведь трудно угробить. Жизни у меня вполне хватит на троих.»
…Но именно то самое страшное, чего боялся Коля Островский, поджидает его… Он подслушивает реплику профессора о своей судьбе: «Этого молодого человека ожидает трагедия неподвижности, мы бессильны ее предотвратить». Начинает отниматься одна нога, потом другая, потом рука до кисти…
Это в двадцать четыре года, когда жизнь пьянит всеми цветами и запахами, когда рядом – любимая и любящая женщина.
Островский бьется, он хочет вырваться из деревянных объятий паралича. Не согласен примириться с инвалидной книжкой. Просит какой-нибудь работы, не требующей движения…
Вскоре наступает самое чудовищное. Тухнет глаз, сначала один, потом другой. Наступает вечная ночь. Самый короткий путь избавления спрятан в ящике ночного столика: Островский долго держит в руках холодную сталь револьвера… Нет, все-таки он не трус, а боец. «Шлепнуть себя каждый дурак сумеет всегда и во всякое время. Это самый трусливый и легкий выход из положения. Трудно жить – шлепайся! А ты попробовал эту жизнь победить? Ты все сделал, чтобы вырваться из железного кольца?
