…Через два дня я снова навестил Николая Алексеевича.
…У него на постели лежал револьвер, с которым он никогда не расставался. Это был тот самый револьвер, который упоминается в эпизоде с Корчагиным, хотевшим покончить с собой. Николай Алексеевич нарочно держал этот револьвер при себе. «Это живой свидетель моей победы над ним», – сказал он как-то Л. Н. Берсеневу.
…Вообще Николай Алексеевич умел держать себя в руках, и не знающий его человек легко мог подумать, что он не испытывал вообще боли, а между тем это будет совершенно ошибочно. Мне неоднократно приходилось видеть, как Николай Алексеевич сверхчеловеческими усилиями воли подавлял чувство боли и не показывал вида, что он страдает…» («Николай Островский – человек и писатель – в воспоминаниях современников (1904–1936)». Изд. «Дружба народов», М., 2002, стр. 108, 110,120).
И еще об одном важном моменте, на который особо обратил внимание С.Трегуб, автор нескольких книг о Николае Островском и его творчестве. По сути речь о том же – о мужестве, с которым он держался при встрече с любым человеком: был ли это доктор или писатель, летчик или «добровольный секретарь», писавший под его диктовку книгу:
«Он просит вошедшего сесть рядом, протягивает кисть левой руки – лишь кисти рук с трудом подчинялись ему, сохраняя слабую подвижность, – и, пожав вашу руку, не выпускает уже ее до конца встречи.
И потому, как крепко удерживает он вашу руку, как нервно то и дело ее пожимает, вы догадываетесь, что ваша рука словно бы приближает вас к его внутреннему зрению, помогает ему разглядеть вас.
– Когда я держу руку, – подтверждает он вашу догадку, – я полнее чувствую то, что вы мне говорите, живее представляю себе вас, и до меня лучше доходят ваши слова.
Если же я физически не ощущаю около себя человека, с которым разговариваю, если он стоит где-нибудь в стороне, то мне кажется, что голос его доносится откуда-то издалека, из темной бездны, которая меня окружает, и тогда я хуже усваиваю его речь, и слова как-то смутно доходят до моего сознания.
С помощью необычного этого рукопожатия вам в свою очередь передается его внутреннее напряжение, и вы целиком включаетесь в «высоковольтную сеть» его мыслей и чувств…» (С.Трегуб. «Николай Островский». Изд. «Советский писатель», М., 1957, стр. 5–6).
В то время истинное состояние Николая Островского было известно немногим. А трагизм главного героя его книги Павла Корчагина многим читателям казался невероятным. У них рождалось сомнение: может ли человек в таком положении жить, да еще и написать книгу.
