И в самом деле, при этих словах по лицу Чета Бента разлилась мучнистая бледность, а на скулах вдруг вспыхнули багрово-алые пятна.
— Мерзавцы взяли не меньше семидесяти двух тысяч, — добавил шериф. — А впрочем, может быть, вам это известно?
— Великий Боже! — раскрыв от изумления рот, ахнул Бент, а потом вполголоса, словно про себя, произнес: — А старина Гарри Дестри шляется по городу и сорит деньгами направо и налево! — и осекся, будто поняв, что проговорился, вопросительно уставился на шерифа.
— Что вы сказали? — рявкнул тот. В его голосе зазвучал металл.
— Ничего. Абсолютно ничего! — смешался Бент. — Я вообще ничего не говорил. Неужели вы меня в чем-то подозреваете, а, шериф?
— Я пока никого не подозреваю. Просто навожу справки, как этого требуют закон и мой служебный долг. Вот и все. Вам не о чем волноваться!
Однако нелепо было предполагать, что он пропустил мимо ушей оговорку Бента и тотчас выкинул ее из головы, как это водится между джентльменами. Помахав на прощанье рукой, шериф пришпорил коня и погнал его галопом по пыльной дороге. Сердце у него пело от проснувшейся неясной надежды, а крупные копыта коня, казалось, выбивали четкую дробь: «Дестри, Дестри, Дестри».
И конечно, все сразу же пошло кувырком, как только он выехал на главную улицу Уома и попал в ад кромешный: здесь вокруг него слышались испуганные крики, яростный рев и сухие щелчки револьверных выстрелов. Потом ему бросилась в глаза небольшая кучка людей, толпившихся возле открытых настежь дверей салуна старика Донована.
Шериф схватил за рукав одного из тех, кто счел за благо унести отсюда ноги. Это оказался один из местных, брызгавший слюной от бессильной злобы. Почему-то он бежал, странно при этом взбрыкивая, будто неведомая рука хватала его за пятки.
Динг Слейтер спрыгнул на землю, схватил беглеца за плечо, развернул его к себе лицом и принялся яростно трясти.
— Что за чертовщина тут творится?
— Дестри, похоже, снова спятил, — прохрипел бедняга и, выкрутившись из рук шерифа, с бешеной скоростью умчался прочь.
Слейтер был не настолько глуп, чтобы сломя голову кидаться в салун. На сто миль вокруг его без всякого преувеличения считали человеком на редкость мужественным и никто бы никогда не усомнился в его храбрости. Но он прекрасно знал цену отчаянной смелости и разумной осторожности. Поэтому остановился у хлопающих дверей и громко крикнул:
— Дестри!
— Ага! — прогремело в ответ. — Давай, заходи!
В то же мгновение пуля 45-го калибра вдребезги разнесла доску двери.
