Фрум сказал:
— Ну, так что, Клем?..
Лицо у него было каменное, у Фрума. Латчеру стало неприятно. Чтобы скрыть замешательство, он сказ
— Не ожидал встретить вас в этих местах.
— И куда это ты собрался, Клем?
— В Крэгги-Пойнт. Я уезжаю из Монтаны.
— Сбегаешь, значит? — сказал Фрум.
Латчер ответил без тени обиды:
— Я думаю, это мое дело.
— И мое тоже, — сказал Фрум. — Мы сегодня провели облаву. Уничтожили всех, до последнего. Я не стану ходить вокруг да около, скажу прямо: у тебя, Клем, тоже бывала на столе чужая говядина.
— Это клевета, — сказал Латчер.
Чанли Фуллер был явно ошарашен.
— Так это мы за этим сюда поехали? Не верю я такому!
Фрум продолжал:
— Тебя, Клем, видели, когда ты топил в Миссури коровью шкуру, камнями ее пригрузил. Я мог бы найти в реке эту шкуру, но ты, небось, сперва срезал с нее тавро «Длинной Девятки». Ты знаешь, что это означает…
Латчер потряс головой. Ему казалось, что он попал в кошмарный сон.
— Говорю вам, это клевета!
— Грейди видел, как ты топил эту шкуру, — сказал Фрум, — так что извини, Клем.
Джоунз положил руку на моток веревки, висящей у него на седле.
— Мы что, целый день жевать это будем? — спросил он. — Там, чуть назад проехать, есть деревья…
Латчер чувствовал, как что-то подступает к горлу — как будто смех, но постепенно он переходил в удушье. Он спрыгнул с седла, подошел к Фруму и глянул на него. Он искал в лице Фрума хотя бы след жалости. Покачал головой:
— Вы делаете страшную ошибку.
— Никакой ошибки. Я знаю, что я делаю.
И тут первая искра понимания мелькнула перед Латчером.
— Да… все же вы слишком часто въезжали в свои бедленды.
Фрум был озадачен.
— Мы не были в бедлендах. Мы нашли банду Айвза в Крэгги-Пойнте.
— Вам не понять, — сказал Латчер.
Вмешался Джоунз:
— Садись обратно на лошадь, Латчер. Хватит с нас болтовни!
На мгновение Латчер потерял дар речи, но в мозгу у него колотилась мысль, окрашенная иронией: «Не могут они меня убить. Нельзя убить мертвого человека». Но инстинкт тоже жил в нем, тот инстинкт, который заставляет котенка, когда его топят, царапать мешок. Этот инстинкт возбудил в нем гнев. А гнев вызвал полное и жуткое понимание. Фрум желает его смерти. А у него было лишь одно, чего когда-либо мог пожелать другой человек… теперь истина была очевидной.
— Так значит, все же, это был не Айвз, — сказал он. — Это был ты…
И тогда он бросился на Фрума. Он схватил его руками за полы сюртука, пытаясь стащить с лошади. В нем не осталось никакой мысли, никакого желания, кроме желания убить, и вкус гнева доставлял ему радость. Никогда прежде он не давал полную волю гневу, но теперь он познал его силу. Гнев — вот тот инструмент, который делает человека полноценным в этом мире клыков и когтей. Теперь и он мог бы воздвигнуть памятник гневу; теперь он сам был боевым барабаном грома. Он нашел себя.
