4) о той особе, которой вы помогаете, вы и слыхом не слыхивали;
5) да и она о вас никогда не услышит;
6) следственно, вам не стоит ни ждать благодарности, ни надеяться на удовольствие.
Мы знаем композитора, чье фортепьяно разыгрывалось в лотерею семь раз. Оно приносит тысяч восемьсот франков в год. Однако в Париже осталось всего три незадействованных квартала.
Что же до способов уберечься от лотерей, мы можем посоветовать только одно — изучить в тонкостях систему Лафатера[74] и угадывать близкую опасность по лицам, интонациям и жестам.
17
Анекдот
Мы были знакомы с одним порядочным человеком, которого можно назвать образцом, идеальным воплощением осторожности.
Он ловко предохранял себя от любых покушений на его кошелек, от кого бы они ни исходили: от мошенников или от правительств, от порядочных людей или от светского общества.
Прежде всего, он решился умереть холостяком. И умер!.. нам довелось идти за его гробом; он был накрыт белой простыней и ехал на похоронных дрогах для бедных. Однако покойный умер не девственником. О нет, ни в малейшей степени!
Все свое состояние он вложил в пожизненную ренту и благодаря этому получал ежегодно кругленькую сумму в шестьдесят тысяч ливров.
Следовательно, он не платил налога на недвижимое имущество, ему не грозили принудительные займы, военные реквизиции и контрибуции и проч.
Он славно устроил свою жизнь.
Жил он в самой лучшей из парижских гостиниц, где занимал роскошно обставленные апартаменты.
Следовательно, он никогда не платил ни налога с движимого имущества, ни подушной подати, ему не грозили ни дежурства в Национальной гвардии, ни превращение собственного дома в армейские квартиры.
Слуг у него не было.
Он договорился с владельцем наемной кареты, и тот всегда в нужное время предоставлял ему экипаж с лакеем.
Он бывал на роскошных обедах, но, по причине своего холостяцкого звания, был освобожден от обязанности устраивать ответные трапезы.
Он обедал у самых прославленных рестораторов, а посему был свободен он нахлебников и приживальщиков.
Если у него и были дети, он нисколько не тревожился ни о них, ни об их матерях и никогда не просыпался ночью от их плача.
За всю свою жизнь до самого последнего вздоха он не потратил ни единого франка иначе, как на собственное удовольствие; он мог бы применить к себе слова Горация: justum et tenacem[75].
Всякий день он пользовался неограниченной свободой, ни в чем не знал удержу, ничем не смущался и был счастлив, как только может быть счастлив тот, кто наслаждается всеми благами общественной жизни, но не исполняет ни одну из ее обязанностей.
