— Не уходи.
И она осталась.
Утром Женька по-детски долго тер ладонями глаза.
— Это ты?
Видно было, что, как повести себя, он не знает. Ольга взъерошила ему волосы:
— Отвернись. Я одеваться буду.
Женька послушался, повернулся к стенке, но лежал напряженно, о чем-то думал.
— Понимаешь, — сказал, наконец, глядя, как она причесывается, держа шпильку в губах, — понимаешь, я ведь не могу сейчас жениться.
Она даже шпильку выпустила, уронила.
— Неужели? А я-то в загс собираюсь.
И ушла, оставив его в недоумении.
Дней через десять Ольга увидела Женьку на другой стороне улицы, когда выходила из поликлиники.
— Оль!
— Привет.
— Ты куда?
— А в чем дело?
— Поговорить бы нужно.
— Насчет женитьбы, что ли?
— Не обижайся.
Забегая вперед, он старался заглянуть ей в глаза, она шла себе, как обычно, не ускоряя и не замедляя шага. Ей было приятно, что он пришел и смотрит вот так, по-собачьи, но она не знала, что с ним делать.
— Ну, что у тебя?
Он толкнул встречного прохожего, потому что не смотрел вперед, и тот обругал его. Ольге снова стал» жаль этого неловкого Женьку, а он, спеша, говорил на ходу:
— Ты должна знать. Ты спасла меня тогда.
Наверно, слова эти он подготовил заранее, но они трогали, и ей стало неловко.
— Ну уж и спасла. Выдумываешь.
— Нет, нет. Я, знаешь, из окна хотел. Она остановилась:
— Спятил?
— Нет, правда. Ты должна знать. Я не хочу, чтоб ты считала.
— Да не считаю я ничего.
— Ты понять должна.
— Что ты жениться не можешь? И засмеялась первая.
Так у них возникли отношения, в которых перемешались случайность и жалость, участие и признательность, так и не определившиеся отношения не влюбленных, но нужных друг другу людей, отношения, в которых Ольге страсть заменяла прирожденная потребность сильного опекать слабого. Она не могла не чувствовать, что взятая ею роль не проста и не всегда успешна, что при всей нужде в ней и благодарности Женька не только не может, но и не хочет связать себя прочно, постоянно, что опека тяготит его, как и каждого слабого человека, сознающего свою слабость, страдающего от этого и мечтающего проявить себя с иной стороны, доказать противное. Потому нежность и признательность сменялась в нем то угрюмой хандрой, то оскорбительной заносчивостью, и тогда Ольга обижалась, уходила. Но совсем уйти не могла, мешала навязанная самой себе ответственность за незадачливого парня, с которым свела ее судьба в лице институтской приемной комиссии.
Тогда еще, в конце лета, после второго провала, оглядев Женьку как следует, Ольга решила категорически:
