– Верно вы все это! А то вроде соседи и ехать нам долго… Послушайте, Марк, а ведь здесь еще два места – значит попутчики будут? Вообще-то жаль…
Попутчики не заставили себя ждать. Сначала в дверь деликатно постучали, а затем она откатилась в сторону, и в купе сразу как-то потемнело и отчего-то показалось тесновато.
– Дэнь добрий, панове! Звиняйтэ, товарищи, будь ласка, но принимайтэ еще одного чумака, ха-ха… – в купе бочком протиснулся толстый дядечка в теплой толстовке, едва не лопавшейся на огромном пузе. Что-то вроде кожуха дядечка сжимал в руках вместе с необъятных размеров портфелем. Украшали круглое с парой подбородков лицо невероятно живые глаза со смешинкой и хитрецой, да роскошные запорожские усы частично компенсировали солнечную ясность «прически», лишенной всех волос. – Ось будэмо знакомы: Мыкола Горобець – скворец по-вашему. Батька Тарасом кликали… Вы ще не вечеряли? От и добре, зараз и сообразим… Це дуже гарное дило! Я с вашего позволения…
Горобец деловито определил кожух на вешалку, распахнул недра своего «погреба», и на столик начали шлепаться кулечки, промасленные свертки, и прочие мелочи, распространявшие запахи настолько невероятные, что Орехов несколько раз невольно сглотнул, чтобы самым смешным образом не захлебнуться слюной. В конце «номера» на столик была торжественно выставлена объемистая бутыль, в которой гордо сверкало чистотой и прозрачностью «нечто»…
– Вот… – толстяк нежно огладил стеклянный бочок. – Не смирновочка и не шустовский коньяк, но, честное благородное слово, не хуже! А ковбаса! Боже ж мий – такой вы никогда не едали! Когда я колю кабанчика, моя Горпына сразу берет…
– Похоже, товарищи, я не очень опоздал, – в дверях возник в сопровождении проводника четвертый «член экипажа» – лет пятидесяти мужчина с чисто выбритым, крепко обветренным лицом. Тужурка с петлицами горного инженера позволяла предположить, что едет человек куда-нибудь за Урал на очередной строящийся завод. – Иван Семенович Ребров, инженер. Раз у вас, похоже, банкет по случаю прощания с Первопрестольной, то будет ли мне позволено, так сказать, внести свой пай и принять посильное участие?
За окном звякнул раз-другой вокзальный колокол, паровоз пронзительно свистнул, зашумел-зашипел, двинул мощными шатунами, лязгнули сцепки, и вокзал медленно поплыл куда-то назад. Поезд еще долго мотался по стрелкам, оставляя позади склады, пакгаузы, бесконечные пригородные поселки и, наконец-таки, вырвался на простор и, издав победный сиплый гудок, устремился на такой далекий Восток…
