– Пардон, – сказал Андрей. – Пожалуй, это не ты, а я загнул.
– То-то. И главное, непонятно, с какой целью.
– А что, если в интересах истины?
– Ни сна, ни отдыха измученной душе, – заметил Кошевой, снаряжая обойму «беретты». – Все трудишься, как пчелка, информацию сосешь…
– Не такая ты большая птица, чтоб о тебе информацию собирать, – миролюбиво огрызнулся Андрей. – Просто интересно.
– Если интересно, тогда другое дело. – Кошевой ударом ладони загнал обойму в рукоятку и оттянул ствол, досылая патрон. – Я действительно окончил филфак, да не чего попало – самого, понимаешь ли, МГУ.
Он вскинул руку и, почти не целясь, принялся палить в мишень – раз за разом, так густо, что Андрею почудились летящие от мишени клочья. Наклонившись, Липский посмотрел в монокуляр. Мишень была выполнена в виде человека с физиономией кинематографического злодея, который целился в стрелка из большого черного револьвера. Нарисованные у него на животе концентрические окружности остались нетронутыми, зато в бумажном лбу зияла неровная дыра, края которой слегка вздрагивали после каждого выстрела. Потом затвор «беретты» клацнул вхолостую и заклинился в крайнем заднем положении, сигнализируя о том, что вместительный двухрядный магазин опустел. Кошевой с лязгом швырнул пистолет на обитую серым цинком поверхность стола и сунул в зубы тонкую коричневую сигариллу.
– Я даже в школе успел поработать, – сообщил он, прикуривая от бензиновой зажигалки. – Идейный был, с принципами. Думал, что смогу изменить мир – хоть на капельку, хотя бы на мизерном участке… Короче, хотел сеять разумное, доброе и, сам понимаешь, вечное.
Он налил по второй и выпил залпом, забыв чокнуться. Было видно, что он говорит искренне и что эта тема до сих пор больно задевает его за живое.
– Помыкался с годик, – продолжал он, – думал, привыкну, полегчает. Не тут-то было! Гляжу: нет, мертвое дело, надо рвать когти, пока совсем не засосало. Историк у нас был, Владимир Яковлевич, фамилия – Клещ, представляешь? Худой, сутулый, зубы лошадиные, штаны на коленях пузырями, пиджак засаленный лоснится, и все плечи вечно в перхоти, как в снегу… Что же это, думаю, – и я через сколько-то там лет таким же стану?
– Понятно, – сказал Андрей и тоже выпил. – И начинанья, взнесшиеся мощно, сворачивая в сторону свой ход, теряют имя действия…
– …And lost the name of action, – по-английски повторил последнюю строчку Кошевой и глубоко затянулся сигариллой. – Или loose? Черт, и это забыл… Да неважно! Но вот же человек! Жил чуть ли не в каменном веке, а как формулировал!
