На каждом этаже я заходил в квартиры, смотрел, что да как. Воображал, будто я тут жил. Или будто прошло сто лет, все умерли давно, а вещи остались. Странно было. Как под водой в каютах давно затонувшего корабля.
Варенику надоело таскаться за мной, он ждал на лестнице, постелив под зад шубу, а я не мог остановиться, все ходил и ходил. И чем больше смотрел, тем тоскливей становилось. Будто здесь музей мертвой цивилизации, или не музей даже, а раскопки, вроде Помпей. Я в Помпеях не бывал, но думаю, там все так же.
Да, а тараканов не попалось ни одного – ни величиною с мышь, ни обыкновенного. Может, они одичали и прячутся от людей?
В одной квартире, взломанной еще до нас, пахло дымом. На кухонном столе чайник, обкусанный сухарь, кружка с чаем и открытая книга. Я прочел первый попавшийся абзац: «Краем глаза он видел лицо Артура, точеный его профиль, чистую кожу щеки и решительно поджатые губы под тончайшими усиками». Хорошая книжка, я читал, про сталкеров. Видно пацан какой-нибудь оставил.
Протарахтел за окном вертолет. Чай в кружке задрожал, пошел кругами. Что-то с этим чаем было не так. Потрогал кружку – а она теплая. Так, это уже интересно. Огляделся. На полу железный лист и сверху перевернутый котелок. Поднес ладонь – от котелка жар, здесь недавно жгли огонь. Я позвал, сначала тихо, потом громче:
– Эй, кто здесь?
Заглянул во все комнаты, в кладовки, вышел на балкон. Вот там на балконе я его и нашел. Он сидел в углу, прикрывшись тряпьем. Я поднял край одеяла и увидел глаз.
– Ты чего здесь?
– А ты чего? – у него был сиплый мальчишеский голос.
– С кем в казаки-разбойники играешь? Прячешься от кого?
– От патруля. И от этих, как их, от мародеров.
– Вылезай. Я не патруль и не мародер.
На вид он был младше меня, хоть и на полголовы выше. Тощий, хлипкий глист-переросток. Серые круги вокруг глаз, будто пеплом намазано, губы в трещинах – запекшихся и свежих. Нестриженый, немытый, зачуханный. Я спросил:
– Конфет хочешь?
Он кивнул и сглотнул слюну. Я поставил коробку на стол, снял крышку. Он запихнул в рот сразу несколько штук, поперхнулся, закашлялся, я похлопал его по спине. Видать, голодный, он же не может вломиться в запертые квартиры, сил не хватает выломать дверь. А там, где двери открыты, уже мало чего осталось. Я спросил:
– Ты здесь давно? Где твой дом?
– Нет у меня дома. Никого нет, я один.
– Здесь нельзя жить.
– Можно. Вон по той улице автобусы ходят утром и вечером. А иногда днем. Много, я считал. Только забыл, сколько их было.
