— Вы посвящены во внутреннюю политику Зойки? — рявкнул Каул.
— Нет, комм…
— А верите ли вы, что слухи и разброд — орудия контроля?
— Нет, я…
— Пока не скажут, что это Зойка, это — никто. Это понятно?
— Комиссар. Вы… вы отправитесь с нами?
Каул не ответил. Он прошагал к «Леман Руссу» Виголайна и забрался в машину.
Три минуты спустя Сондарские врата распахнулись с истошным визгом гидравлических компрессоров, и бронированная колонна тройной шеренгой хлынула по главному южному шоссе.
— Кто распорядился объявить тревогу? — Вопрос прозвучал из трех глоток сразу, глухой, электронный, бесстрастный.
Маршал Гнайд, стратегический командующий Вервунского Главного и старший армейский офицер Вервуна, медлил с ответом. Было неясно, кому отвечать.
— Кто? — повторили голоса.
Гнайд стоял в мягко освещенном теплом приемном зале имперского дома Сондар, на самой вершине Главного хребта. Он жалел, что, входя, не снял свою обшитую галуном синюю шинель. От тяжелой, украшенной перьями фуражки у него чесался лоб.
— Это было необходимо, верховный.
Его окружили трое сервиторов, хромых и поддерживаемых лишь проволоками и проводами, свисающими с треков на потолке. Один — худенький андрогинный мальчик, забрызганный краской. Рядом — пышная девушка, обнаженная и покрытая золотыми руническими клеймами. Третий — толстощекий херувим с игрушечной арфой в пухлых ручках и лебедиными крыльями, пришитыми к спине.
Все они с безжизненными взглядами покачивались на своих трубочках и проводках.
Взвыла сервосистема, и девушка качнулась к Гнайду, волоча хромую ногу по кафельному полу.
— Ты — мой верный маршал? — спросила она так же монотонно, тем же чужим голосом.
Гнайд проигнорировал ее, глядя мимо мясной марионетки, как он называл это, на узорчатую железную цистерну в дальнем углу комнаты. Металл цистерны потемнел и был покрыт поразительно зеленой ржавчиной. Единственный иллюминатор таращился, словно мутный стеклянный глаз.
— Вы знаете, что это так, верховный.
— Тогда что же за непослушание? — спросил мальчик, и его атрофированные конечности затрепетали, когда трубочки и провода развернули его.
— Это не непослушание, верховный. Это долг. И я не буду разговаривать с вашими марионетками. Я просил аудиенции у самого правителя Домов Сальвадора Сондара.
Херувим внезапно качнулся прямо в лицо Гнайду. Подкожные тензоры растянули его пухлый рот в ухмылке, которая пугающе не соответствовала мертвому взгляду.
— Они — это я, а я — это они! Ты будешь обращаться ко мне через них!
