Часы на кухне висят на привычном месте. Вроде и не было трех долгих лет. Без пяти пять. Обычно в пять пятнадцать мама уже дома.
Он вошел в ванную. Большое зеркало, которое он любил, на месте. Вроде подрос. Ромка всю жизнь проходил в малышах, и каждый сантиметр прибавлял в нем уверенности.
Зато в плечах раздался несомненно. Раздался, конечно, было громко сказано, скорее — расправился.
Мать вошла тихо. Замок чуть щелкнул.
— Ромка! — закричала она, увидев обувь, и бросилась в единственную комнату.
Они обнялись, мать заплакала.
— Все будет хорошо, мама, ты не волнуйся. Все кончилось.
Она посмотрела на него глазами, полными слез.
— Ты, наверное, устал с дороги?
— Да, нет. Трое суток спал. — Он еще раз оглядел комнату, будто после материнских объятий она изменилась.
— Иди мойся, пока горячая вода есть, а я на стол соберу.
Ромка усмехнулся: все, как обычно, — в летнее время горячую воду продолжали отключать, как это делалось и до его заключения. Как ни странно, но именно это обстоятельство утвердило его в мысли — он дома.
Когда он вышел, облачившись в чистое белье, то обнаружил на кухонном столе водочку, копченую колбаску, свежие огурцы, картошку, сливочное масло, омлет, пшеничный хлеб и соленые грибы.
— Как я тебя ждала, как ждала. — Мать обняла сына и вновь заревела.
Прежде чем наброситься на еду, он отставил водку и сообщил, что больше пить никогда не будет.
Мать с удивлением и уважением посмотрела на него и убрала со стола бутылку.
Сын был прав: если бы не водка, жить бы ему на свободе, а не маяться в неволе долгих три года.
— Виктор Михайлович! Оторвитесь на минутку! — раздался голос Ольги Аросьевой.
Быков не обращал на нее внимания. Он продолжал держать лапу.
— Сильней правой! Точнее в цель! Заноси локоть! Я сказал тебе — бей сильней! Сильней! — Не было ясно, кто устает больше — он или Андрей Чехов, который молотил по лапе. — Так! Хватит!
Чехов, тяжело дыша, прислонился к канатам. Они провисли под тяжестью его молодого тренированного тела.
— Знаешь, как ты должен бить?! — Виктор приблизил разгоряченное сердитое лицо к лицу молодого боксера. — Так, словно каждый твой удар — самый важный и к тому же последний! Ты понял?! Словно твой удар — единственный, и ты обязан свалить им соперника! Вкладывай в удар всю свою силу. Понял?! Всю!
— Это очень… тяжело. В полную силу.
Быков молча снял тренировочные лапы, отшвырнул их в сторону.
— Можешь идти, — спокойным голосом произнес он.
