«Чего я выламываюсь? — с горечью подумал Иван. — Самому противно. Представляю, каково другим».
— Как хотите, Миклош.
Не поднимая глаз от тарелки, итальянец ел длинные тонкие макароны с мясной подливой. Миклош деликатно кашлянул.
— Мой коллега просит извинить его за неудачную шутку.
Итальянец положил вилку и взглянул на Миклоша.
— Поверьте, он не хотел вас обидеть.
Монах молча перевел взгляд на Ивана. Иван виновато улыбнулся и развел руками.
Глаза у итальянца были потрясающие. С такими и язык знать не обязательно: без слов все скажут. «Не обижаюсь, — сказали глаза. — Все в порядке. Вы мне нравитесь, ребята». Миклош не видел выражения глаз итальянца. И потому ничего не понял.
— Нам обоим очень неловко перед вами, синьор.
Монах скорчил постную мину и вдруг озорно подмигнул и звонко расхохотался. Псевдо-вавилонянин вздрогнул и перестал жевать. Хмурый субъект за соседним столом продолжал невозмутимо терзать вилкой котлету.
— Пустяки! — Глаза у монаха так и искрились от удовольствия. — Мало ли что бывает между друзьями. Мне с вами хорошо, синьоры.
«Самое время смываться, — подумал Иван. — Сейчас начнутся сантименты». Сообщил буднично:
— Пойду, пожалуй. Что-то ко сну клонит. До свидания, синьоры.
Насчет сна он приврал. Не давало покоя тревожное чувство неудовлетворенности и упрямая решимость любой ценой добиться своего. И поп, и комманданте в разных выражениях высказали одну и ту же мысль: с «Надежды» ему не уйти. И увильнули от прямого ответа на вопрос, зачем здесь он и что вообще представляет собой эта чертова «Надежда».
Чего они хотят от него? От всех остальных на экспрессе? Иван мысленно представил себе зал столовой. Многие столы, правда, пустовали, и все же человек тридцать-сорок набиралось наверняка. Публика была разношерстная, и вряд ли всех волновали те же вопросы, что и его. Истеричку, поднявшую скандал из-за спаржи, например. Любителя жареных кроликов. Или того типа с кислой рожей и рыбьими глазами.
Миклош — другое дело. И еще, пожалуй, итальянец. Хотя вряд ли. Он еще осмотреться не успел.
Иван прошел по пустынному, как всегда, коридору, остановился возле своей двери. Коридор продолжался вправо и влево, пустой и безмолвный.
«Тюрьма, — тоскливо подумал Иван. — Комфортабельная, со всеми удобствами. Без намека на охрану и надзирателей. И все же тюрьма».
Его вдруг осенило, почему коридор всегда пуст. Они специально делают так, чтобы пассажиры «Надежды» не общались друг с другом наедине. В столовой — пожалуйста, а тет-а-тет — ни-ни. Поэтому и в зимнем саду ни души, когда ни приди. И в библиотеке. Любопытно… А что если…
