— Ты что, спятил? Поезд остановил! Да я тебя в трибунал отдам. Дать тебе по башке, тогда будешь знать…
Роман молчал. Только что пережитое все еще держало его.
— Ну чего молчишь? — закричал машинист.
— Погоди, браток, не ругайся, — наконец сказал Роман. — Ты уж прости. Попали в такое положение. Никак выбраться не можем. Подвези до Ленинграда. Будь друг. Не дойдем мы пешком.
Машинист, совсем молодой парень, напуская на себя солидность, посмотрев на Романа, строго сказал:
— Много вас тут таких, если каждый будет поезд останавливать… Ладно, садитесь быстрее в первый вагон.
Роман и мальчик, подпрыгивая на шпалах, вскочили на подножку первого вагона. Машинист влез в вагон за ними.
— Эй, Карасев! — крикнул он кому-то в темноту. — Пойди сюда!
Подошел пожилой красноармеец.
— Вот этих граждан сдашь в Ленинграде в комендатуру. Для проверки. Понял? Поезд остановили.
— Понял. Сдам.
Машинист соскочил на снег. Через минуту паровоз загудел. Поезд тронулся.
— Зачем вы поезд остановили? — спросил красноармеец.
Роман объяснил.
— Ладно, идите в тот конец. Сидите там. Выходить не разрешаю.
— Уф! — облегченно вздохнул Роман, когда они уселись на желтую облезлую скамейку. — Повезло нам. А то бы шли мы с тобой три дня.
В вагоне было темно. Только в переднем купе, попыхивая махорочными самокрутками, сидели красноармейцы. Они вполголоса о чем-то говорили. Роман прислушался.
— …на фронте, сообщают, тихо. Немец измором решил взять. Ну, думаю, наши что-нибудь придумают. Не дадут ему Ленинград. Хотели зимой войти, теперь на весну перенесли…
Глаза слипались. Роман, укачиваемый тряским вагоном, быстро заснул. В Ленинград они приехали утром. В комендатуре их держали недолго. На вокзале попрощался с Вячеславом.
— Расскажи отцу, что съездили неудачно, почему задержались. И потом…
Он вытащил из своего рюкзака брюкву, открыл складной нож. Вячеслав неподвижно смотрел на блестящее лезвие. Роман вздохнул, отложил нож в сторону, протянул ему брюкву.
— На вот, передай ему от меня. Пусть поправляется. Прощай.
— Спасибо, — чуть слышно сказал Вячеслав. — Самим-то ведь тоже надо?
А глаза его говорили другое: «Только не передумай, только оставь мне эту брюкву, ее не стоит делить. Ведь она маленькая».
— Бери, раз дают. Знаешь пословицу: бьют — беги, дают — бери. Вот и бери. Прощай.
Роман пожал руку мальчику и побрел на Мойку.
В комнате было пусто и, как всегда, нетоплено. На столе лежала записка.
«Ваша жена заболела. У нее тиф. Нина — медсестра».
