Пока я ходил, костер почти совсем потух. Марина склонилась над ним и грела руки над последними мигающими углями.
— Вот ваша шинель и шапка.
— Благодарю вас.
«Катюша» сильно чадила. Кончался бензин. Я потушил ее. Фитиль долго еще искрился, пока наконец не стал совсем черным.
По-прежнему было холодно и сыро, ветер дул в окно и двери.
— Я думала, вы не вернетесь. Боялась, что он…
Она в темноте где-то рядом. Я не вижу ее, слышу только дыхание.
— Я пошла бы к себе, но он обязательно придет туда объясняться.
— Видимо, придет… Залезайте-ка на нары и укрывайтесь, а я займусь костром.
— Я помогу вам.
Она посидела немного на чурбаке, который закатил сюда Дима, посмотрела, как я раздуваю почти совсем погасшие угли, и сказала:
— Не могу. Глаза слипаются.
Полезла на нары.
Огонек заплясал, раздвинул темноту но углам и остановился под самой точкой сводчатого потолка. Марина лежала, придвинувшись к стенке. Она быстро уснула.
Потеплело, и мне тоже нестерпимо захотелось спать. Я положил голову на колени и задремал прямо у костра.
Сменился с поста Дима. Зашел, снял мокрую плащ-палатку, поставил в угол автомат, посмотрел на нары.
— Я вам не помешал, товарищ гвардии старший лейтенант?
— Нет. Она у нас случайно. Заблудилась… Ложись и ты.
Оп уклончиво ответил:
— Погреюсь немного. Прокурили вы тут все дымом. — Уселся тоже на чурбаке, рядом со мной, свернул папироску, прикурил от уголька.
— Если я не ошибаюсь, это Марина? Ленинградка?.. Узнает Глотюк… Он ее охраняет, как клад.
Я ничего не ответил, и он не стал об этом распространяться. Вскоре Дима разомлел у костра, стал клевать носом. Молча полез на нары.
За окном чуть сереет. Надо будить Марину. Я потряс ее за плечо. Она вскочила, смотрит на меня не своими глазищами, машинально одергивает юбку на коленях.
— Что такое?
— Доброе утро. Нам пора.
Она соскользнула с нар, быстро стала застегивать шинель. Мне показалось, что она сотворит сейчас какую-нибудь глупость. Видимо, в таком состоянии люди бросаются под поезд, перерезают себе вены.
— Успокойтесь. Ничего плохого не случилось.
— Да. Но как я теперь буду возвращаться к себе?
— Обычно. Сейчас я вас провожу.
— Не надо! Не надо!
Уже от порога она вернулась:
— Извините, ради бога, и не думайте, что я такая… Я даже не узнала, кто вы.
— Извиняю!
