На улице разразился ливень. Асфальтированные дорожки у подъезда стали руслами черных ручьев. Пузырьки на воде весело подпрыгивают, будто под ними пружинки.
— Когда я приезжаю в Москву, обязательно бывает дождь! — говорит Зина.
— Старики считали, что это к удаче, — ответил Морозов.
— Но какая у меня может быть удача!
По радио объявили, чтобы люди выходили на площадь, садились в автобусы.
— Борщ остывает! — сказал Огульчанский. — Пора ехать.
— Я не могу в своих туфлях под такой дождь, — возразила Зина. — Иди поищи машину!
И Огульчанский куда-то ушел. Шорников и Морозов направились по лужам к автобусу.
Уже в пути их обогнали Огульчанские, ехали с кем-то на новенькой «Волге».
Дождь сменился градом. Казалось, дороги были усеяны мелкими стеклянными шариками, и колеса разминали их.
Когда автобус остановился у ресторана «Прага», град уже прекратился, но дождь все еще густо сыпал и небо висело над самыми крышами, придавив дома. Все спешили зайти в подъезд. Там стоял полковник Огульчанский.
— Пожалуйста, пожалуйста, товарищи. Осторожно, не шумите, генерал уже здесь. Сейчас должен подъехать маршал.
Морозов иронически посмотрел на его сапоги и кортик.
— Ничего не поделаешь, люблю сапоги, — сказал Огульчанский.
Он то и дело отвлекается от разговора, посматривает в окно. Морозов смеется:
— Есть люди, которые, где бы ни оказались, стараются обязательно наводить порядок. Неуемный какой-то он, этот Огульчанский. Не то в генералы метит, не то за полковничьи звезды отрабатывает. Но не будем придираться. Главное, что наши товарищи — комдивы!
Шорников вспомнил, как однажды под Бобруйском ночевали они с капитаном Огульчанский в каком-то глухом селе, в стороне от большой дороги, по которой двигались войска. И утром хозяйка сообщила, что за стенкой — немцы. Трое спят, четвертый дежурит, штопает носки. Вместе с Шорниковым Огульчанский ворвался во вторую половину хаты. Они захватили тогда обоз с боеприпасами. Огульчанский любил рассказывать об этом случае.
Теперь он не походил на того неприметного парня, офицера связи одной из бригад корпуса. Полковник был плотный, будто отлитый из чугуна, голова побрита — может, стесняется лысины?
«Возмужал, — подумал Шорников. — А я все таким же взводным и остался».
— Давно майором ходите? — спросил у него Огульчанский.
— Давно уже.
— А до штаба вы на какой должности были?
— Комбатом.
— Что же это они вас держали в черном теле?
— По-разному ведь служба у людей складывается.
