— Идемте. Не бойтесь.
Ступеньки были грязные, глина чавкала под ногами, разъезжалась. Я вел ее, придерживая под руку: легко можно было поскользнуться и упасть.
Она остановилась у порога:
— Как у вас тут тепло! И уютно. А где печка?
— Печки нет. По-курному. Это вам с улицы показалось, что тепло. Может, «катюша» немного обогревает.
— Как же она коптит!
— Сейчас я поправлю. Садитесь, пожалуйста. Прямо на нары.
— Спасибо. — Она сощурила свои омытые слезами глаза, стала рассматривать меня. Я рассматривал ее. Помада на губах размазана. Лоб высокий, открытый. Гимнастерка новая, точно по плечам.
— Как вас звать?
— Это так важно? — улыбнулась она.
— Неважно, конечно. Но все же…
— Может, через минуту и вы целоваться полезете?
— Может быть.
— Извините. И не обижайтесь. Все вы, фронтовики, такие. И не только фронтовики…
Она говорила какие-то обидные слова, слишком грубые, но мне от них становилось приятнее. Я теперь догадывался, что произошло. Вернее, понимал, что ничего не произошло. Видимо, и не могло произойти с нею.
Она заметила, что я обрадовался и не стал смотреть на нее с укором.
— А как вас звать?
— Василий.
— Я почему-то так и подумала… А я — Марина. Этого достаточно?
— Не знаю. Я вас не допрашиваю. Вы из каких краев?
— Ленинградка. Но не из самого города, а из пригорода.
— Родители и сейчас там?
— Да, мама оставалась там. Боюсь, что она погибла.
Куртка моя ее мало согревала, Марина опять поеживается.
— Хотите, я костер разведу?
— Делайте что угодно, только я, видимо, все равно не согреюсь.
Костер пришлось разводить прямо на полу. Дымновато, но греет. Дым горький, режет глаза, у Марины катятся слезы, она вытирает их платком. Какие-то запахи, сирени или ландышей, распространились по «апартаментам». Но вот костерок разгорелся, дыму стало меньше.
Марина разглаживала ладонью свою мокрую гимнастерку, от которой валил пар.
— А где же ваша шинель и шапка? Не утеряли?
— Нет, не беспокойтесь.
— Вы санинструктор или радистка?
— Радистка.
— Из какой части?
Она назвала номер полевой почты нашего полка.
«Наверное, моя комсомолка?» Я все собирался зайти к радисткам побеседовать, но так и не зашел.
— Выходит, мы с вами однополчане.
Она удивилась:
— Почему же я раньше вас не видела?
— Я недавно из госпиталя прибыл.
Сначала костер горел хорошо, но теперь, когда я подбросил в него сырых сучьев, почти совсем потух — они только шипели и дымили и не давали совсем тепла.
— Вам не интересно знать, где я была?
— Зачем мне это?
