Полк прорыва | страница 62
— До свадьбы заживет. То ранение у вас было серьезней.
Он сказал, и мне стало легче. А может, от таблетки. Я почувствовал в себе какие-то ничтожные силы. Но болела рана на груди, и огнем горела кожа на животе. И все же это была не та гнетущая боль, когда ты в неясности. Теперь я верил — выживу. Если в наш бронетранспортер не попадет какой-нибудь шальной снаряд или мина. А они рвались кругом, и часто рядом.
Меня стали переносить в санитарку, и я увидел, где мы и что вокруг делается. Жидкий лесок весь изрублен. Кое-где только желтеет трава, а остальное все черное. И дымится. Горела штабная машина невдалеке, от кузова рации остался один остов. Возле никого не было.
На опушке стояли, отстреливаясь, ИС. Несколько машин. Как всегда — спокойно, если смотреть со стороны. Пока будет в целости хоть одна машина, немцы здесь не пройдут.
Один из танков переходит с правого фланга на левый. Из башни высовывается чья-то богатырская фигура в черной прорезиненной куртке. Кажется, это Глотюк.
— Уезжайте немедленно!
— Постойте, — за все время я выдавил из себя единое слово.
— Вам плохо? — спросил врач.
— Нет, ничего. Я хотел спросить у вас… Где Марина?
— Я не советовал бы вам волноваться.
— Но все-таки. Будьте человеком.
— Уезжайте!
— Кажется, в их машину попала мина, — сказал кто-то из раненых, которых грузили в санитарку.
Мина… Она же дает две тысячи осколков.
Но, может, ее в это время у рации не было?
— А я видел, как какая-то девушка перевязывала раненых. Блондинка.
— Нет, это не она.
Мои глаза закрылись сами собой. И я почувствовал, что горю в танке, нет сил открыть люк. А когда вскоре пришел в себя, вспомнил, что не простился с Димой Черновым, не поцеловал его. Похоронят мальчика где-то в братской могиле.
В санитарке было полно раненых. И сидели, и лежали, как я. И только стоны.
31
По пути в нашу санитарку положили еще одного раненого — капитана из разведотдела корпуса. Сидел на церковной колокольне, наблюдал за танковым боем, снаряд угодил в колокольню, и его не только ранило, но посекло лицо мелкими кирпичными осколками — оно все в красных пятнах. Но глаза целы, и он смеется, шутит, почти счастлив.
— Ногу ушибло и что-то засело под ребром, но врачи разберутся, — подмигивает он мне. — А у тебя, старшо́й, что?
— Тоже малость задело.
Я спросил у него, что он видел с колокольни, как дерется наш корпус. Удастся ли немцам продвинуться?
— Сомневаюсь. Но, видимо, не зря сам комкор вместе со мной на колокольню залез. Хорошо, что он сошел немного раньше, а то бы и его, как меня.