Нет, хотя он и замполит, а я его в адвокаты не беру. И никому не скажу, что у меня там, на душе.
Невольно начинаю сравнивать Марину с Зоей, которая как завороженная смотрела тогда на меня в землянке. Перед ней я не стыдился бы никакой своей слабости, а перед Мариной я невольно теряюсь. Мне все кажется, что ей не такой любви хочется. Я для нее наивный мальчишка. И так будет всегда. Сменил прежнего комсорга Васю Кувшинова — стал предохранительным щитом. А для меня эта роль не подходит. У меня хватит силы, чтобы переломить себя. Завтра уйду в батальон.
— Значит, я ошибся, — говорит майор. — Я думал, что ты ее тоже любишь.
С другой стороны теперь заходит, но я все равно молчу. Каким бы он душевным человеком ни был, мне не надо посредников: они всё погубят. Если бы Глотюк не носился со своим щитом, у меня никогда бы, наверное, не возникло подозрения, что со мной играют.
— Чем ты сейчас будешь заниматься? — спрашивает замполит.
— Надо написать письмо матери Кувшинова.
— Хорошо.
Я получаю от нее письма чуть ли не каждый день. Как писала своему сыну, так и мне пишет. А когда узнала, что у меня не осталось ни отца, ни матери, стала называть сынком.
«Прошу помнить, Вася, что у тебя есть родной человек, и, что бы с тобой ни случилось, ранят или заболеешь, всегда можешь приехать, как домой».
Я читаю ее письмо, и у меня мороз по коже:
«Милый мой мальчик! Пусть тебя обходят снаряды и мины, не тронут пули… Пока я жива, считай, у тебя есть мать… Пиши».
Я показал ее письмо начальнику штаба. Он прочитал его и сказал:
— А знаешь, Михалев, это, наверное, самая большая удача в твоей комсомольской работе.
— Но какая здесь удача? Получилось само собой.
— В том-то и дело. Само собой получается всегда по-человечески. Ты показывал ее письма танкистам в ротах?
— Пока нет.
— Зря. Ты обязательно дай им почитать. С вечера, если на утро намечается атака.
Я пишу ей тоже каждый день, но мне больно сознавать, что пишет ей не тот, кто должен был писать. И я никогда не смогу заменить его. Слишком большая потеря для нее, невозвратимая.
Я закончил письмо и зашел в землянку к замполиту. Он стоял передо мной какой-то преображенный. И я не сразу понял, что у него на старых погонах появилась вторая большая звезда.
— Поздравляю вас, товарищ гвардии подполковник!
— А между прочим, я уже неделю ношу вторую звезду. Мало интересуетесь начальством! — шутит он.
Мне кажется, теперь он не только не изображает из себя начальство, но стал еще проще. В простоте ведь тоже свое обаяние, и его стали уважать больше прежнего.
