Людмила подошла к Чеботареву и полковнику:
— Мужчины! Вы и здесь не можете без служебного совещания? Я хочу танцевать! Ну, кто из вас рыцарь?
Полковник поднялся, они стали притопывать невпопад.
— Поставьте что-нибудь другое, — попросила Людмила. Загрохотали дробные, лихорадочные звуки, трудно понять, с каких материков.
— А нельзя ли обычный вальс?
Чеботарев взял в руки бутылку шампанского и держал ее на коленях, как снаряд, ждал, когда закончится танец. Пробка ударила в потолок, зашипела пена.
— За орден!
— За батальон!
— Дай бог не последнюю!
Людмила выпила, поставила бокал на стол и издали со слезами на глазах смотрела на розы. Казалось, что они не радость, а печаль принесли в этот дом.
— Майор Шорников! Вы совсем уснули. — Людмила потащила его танцевать. — Коля, вам скучно у нас?
— Я не могу отвечать на такие вопросы.
— Помните, как мы на студенческом вечере завоевали приз? Какой танец мы тогда танцевали?
— Вальс «Амурские волны».
— Не забыли. Хотя это было так давно. В какой-то другой жизни. На другой планете! А когда вы появились снова рядом, мне стало казаться, что, наоборот, ничего другого и не было, только то… Общежитие на окраине города, речка. И вечера — гуляй сколько хочешь.
«Зачем все эти воспоминания? Они теперь оборачиваются каким-то обманом и вовсе не дают облегчения душе».
— Вы, наверное, очень любили свою жену? Ведь женщине, особенно любящей, совсем не много надо — чистосердечности и чуточку нежности. Только ограниченные люди считают эти чувства пережитками прошлого. Она у вас была хорошая?
— Хорошая.
— Как это приятно слышать! Я бы хотела, чтобы и обо мне так смогли сказать.
— Зачем завидовать мертвым?
— Но когда завидуешь бескорыстно, тогда ничего плохого в этой зависти нет.
Она стала какой-то уравновешенной, а прежде сама не знала, чего хотела. Когда другим было весело, начинала грустить, а если другие были опечалены, смеялась.
— Кто бы мог знать, что все так случится?
— А кто знает, как еще могло случиться?
— Я знаю только одно, — сказала она совсем тихо, — если бы все повторилось снова, я полюбила бы вас больше прежнего.
Где-то была та грань, которую им никак нельзя было переходить, и они умолкли. Потом заговорили о другом.
— Вы рады за Степана? — спросил он.
— Не просто рада! У меня сегодня какой-то особенный день. Как будто после долгой зимы раскрыли в доме окна настежь. Радостно и очень жаль чего-то.
Она опять походила на ту, прежнюю Людмилу, любительницу помечтать, способную одним словом убедить тебя том, в чем ты долго сомневался.
