— Теперь будешь знать, какой я сильный, если разозлюсь. Это я в молодости тебя боялся, а теперь — ты меня бойся, теперь я тебя крепче. Глянь, как износилась, а туда же, в ферзи лезешь.
— Износисси-и! — неожиданно взвыла Капа на одной высокой ноте и заплакала.
Ваське стало ее жаль. Он обнял костистые плечи жены и поцеловал жесткие волосы.
— Пошутил я, не видишь, что ли? Нету у тебя мозгов, и где ж их взять, не понимаешь ты шуток.
Жаль-то жаль, а глядеть на скукожившуюся, шаркающую растоптанными подагрическими ступнями женщину удовольствие небольшое. Васька вздыхал и отводил глаза в сторону.
У Капы чутье как у собаки.
— Чего морду воротишь! Старая стала, да?
Ну как ей объяснить? Да, состарилась женка-одногодка, и это создавало проблемы. Энергия здорового, ничем не обремененного мужского тела давала о себе знать, потому Васька наладился захаживать с приятелями к одной девице. Ставишь бутылку портвейна, и она принимает всю компанию по очереди, каждого в своем роде, по заказу. Шик! Но это так, мелочи жизни.
Натянув просторные сатиновые трусы, прозванные семейными, Василий пошел в кухню, поставил греть чай и густой вермишелевый суп, приправленный желтым куриным жиром. Обед, ужин — этого он не понимал, еда есть еда. Беззлобно ругнув медленно нагревающуюся электроплиту под названием «Русь», сбегал в туалет — это у него завсегда по часам, как у строевого коня, потом в ванной небрежно прошелся безопасной бритвой по редкой щетине, плеснул в лицо холодной водой — горячей не подавали третий год, поскольку высотный блочный дом числился бесхозным: раньше принадлежал Совету курорта, который приказал долго жить вместе с советской властью. Однако отсутствие такой роскоши, как горячая вода, волновало Василия столь же мало, как политические события. Зимой Капа силком гнала мужа в баню, летом он изредка ходил на море, хотя купаться не любил и плавать не умел. Зубы никогда не чистил — крупные, желтые, без единой пломбы, подвели только раз — сломался коренник, не осилив грецкого ореха, пришлось идти в поликлинику и выдрать с корнем, так что вместо тридцати двух, ему служил только тридцать один зуб, но служил исправно. Вот у Капы уже обе челюсти пластмассовые, как ветерану труда их сделали бесплатно, а значит, топорно, надевала она их лишь затем, чтобы пожевать мясца да яблочка с огурчиком, и сразу возвращала в банку с водой — больно.
Еда толком разогреться не успела, и Панюшкин поковырял ложкой слипшуюся в комья вермишель, откусил шматок полукопченой колбасы с крупным жиром, наспех запил его кипятком из термоса, который Капа держала на случай — не всякий же раз из-за стакана чаю кочегарить плиту — электричество у нынешней власти золотое, натянул полотняные брюки с пузырями на коленках, первую попавшуюся под руку майку, сунул босые ноги в летние сандалии и выскочил из дома, словно опаздывал на поезд.
