Ночью в пункте временной дислокации полка под навесом из рваного брезента тарахтит дизельная электростанция, питая жилые помещения начальства и пару прожекторов. Работать ей осталось немного, запас топлива почти исчерпан. Надеяться на своевременную доставку очередной партии ГСМ не приходится. По словам командиров, российская армия попала не только в неприглядное положение, но еще и в топливный кризис. Ко всему прочему в войсках начались проблемы с продовольствием. Говорят, скоро всему контингенту ПВД придется перейти на подножный корм. Жрать змей, например. Или заняться мародерством, думают про себя наиболее ушлые солдаты.
Павлик лежит не спине, заложив обе руки за голову и скрестив ноги.
Сон не идет. Опустив руку под нары, он достает оттуда консервную банку, доверху набитую бычками. Закуривает. Нет, надо сходить к Тайге.
Стараясь не нарваться на патруль, Павлик крадется по затихшей базе.
В свете прожекторов можно разглядеть обкошенную еще днем территорию.
Тут и там шныряют тени. Ночная жизнь, хоть и не бьет ключом, но все же есть. У палатки контрактников Павлик объясняется с дежурным, потом заходит и, осторожно толкая нужную лежанку, тихо зовет:
— Эй, Тайга.
Старый контрач переворачивается, открывает глаза и таращится на Павлика, который смущенно улыбается и просит:
— Расскажи о своей мечте.
— Что-что?
— О чем ты мечтаешь, могу я спросить?
— Что за допрос?! — вполголоса возмущается Тайга. — Тебе это очень нужно знать?
Павлик неопределенно пожимает плечами.
Контрактник приподнимается и садится, ставит босые ноги на земляной пол.
— Ладно, дай сигарету. И… что там тебе хотелось узнать?
Павлик повторяет вопрос, заинтересованно глядя на старшего товарища.
Прежде чем ответить, тот делает несколько затяжек и стряхивает пепел. Смотрит через плечо на спящих соседей. Павлик ждет.
— Я мечтаю поскорее снять военную форму и побриться настоящей острой бритвой. Свежего мяса бы еще поесть… А ты?
— Мне мать подлечить надо, совсем плохая она. Во сне уже снится.
— Говоришь, что снится, а писем не пишешь, — замечает Тайга.
— Специально не пишу, не хочу тревожить.
— Так ты еще больше ее тревожишь. Напиши лучше. Мол, жив-здоров, служу там-то, за меня не беспокойся.
— Да-да, — с готовностью подхватывает Павлик. — «За меня не беспокойся, меня трудно убить. Но на всякий случай цинковый гроб я себе уже приготовил». Так, что ли, писать?
Тайга докуривает, плюет на окурок и говорит без всякого выражения:
