Запрягли сани и поехали по последнему снегу за участковым в соседнюю деревню. А участковый, такое совпадение, в этот день свинью резал. Какие уж там преступники, когда свинью режут. Святое дело. А к вечеру пурга случилась. Так задуло — собственного носа не увидишь. Мартовские бураны, дело известное. Короче говоря, когда следствие приехало, все следы напрочь замело и осталось только гадать, умер ли Бабадан Бабаюнович от воспаления легких или от потери крови, а, может быть, просто замерз. В мартовских лесах голые люди не выживают. Поди, уже волки, разобрались.
А звали, оказывается, чужака не Бабаданом Бабаюнычем. По всем приметам был это известный тещинский бандит по кличке Екало, прозванный так за манеру употреблять в разговоре слова-паразиты.
Фома Игуаныч и во время перестрелки квартиранта с тетей Полей и после этих страшных событий все так же смотрел в потолок. Правда, смотрел чуть с большим напряжением и чаще моргал, а на переносице складочка появилась. Дышал неровно, а иногда вздыхал. Может быть, потому, что свету в комнате меньше стало. Заботливые соседи заколотили выломанное душегубом окно горбылем с двух сторон, натолкав в пространство между ними соломы.
Тетя Поля, придя в себя через недельку от испуга — не каждый день в старушку из пистолета палили, испугаешься, поди, — снова по утрам топила печь у Фомы. До тепла-то еще далеко. Хлопотала и жаловалась безмолвному Игуанычу на человеческое коварство:
— А с виду приличный человек, кровопийца! Касатора, говорят, загубил. Не знаешь, кто такой касатор? Я вот знала да после перестройки забыла. Много чего забывается. Ты-то, поди, тоже напугался? Что же ты, Фома Игуаныч, на том потолке видишь-то? Хоть бы словом обмолвился со старухой. Милиция, слышь, пытала. Кто таков, почему без паспорта на квартиру пустила, в какой валюте плату брала? Что же, у меня совести нет деньги с человека за жилье брать, с беженца. Ага, говорят, беженец, который уж год в бегах. Натерпелась страха — за всю жизнь столько не терпела. А у тебя что пытали? Хотя что у тебя, горемычного, выпытаешь…
Однажды подбросила тетя Поля дровишек в печь и на табурет присела перед огнем перед обратной дорогой отдохнуть. После недавних бурных событий в Неждановке снова воцарилась привычная, тоскливая, приятная сердцу тишина. Весело потрескивали дрова в печи, и ничто не предвещало чуда.
— Тетя Поля, — глухим голосом просипел Фома Игуаныч, — ты бы стопила баньку.
