Лесник Педрович был удивительно смешливым человеком. Он смеялся даже тогда, когда другие плакали. Бывало, что и на кладбище. Правда, смеялся он лишь в меру выпивши. Другой разговор, что у каждого своя мера. Сильно же пьяным — плакал и пытался покаяться. Беда, однако, заключалась в том, что сильно пьяный Педрович забывал родной язык и изъяснялся на совершенно непонятном. Зато, когда бывал трезв, — угрюмо философствовал. Философия его была мрачна, как погреб ночью. К счастью, Педрович почти не бывал трезв.
— Влип? Га-га-га! — приветствовал он Охломоныча, обнимая кочку, как жену чужую. — Как муха в дерьмо! Га-га-га!
По смеху было понятно, что Педрович пьян, но в меру. Охломоныча, как и лесника, засасывала трясина, но ничего смешного он в этом не видел.
— Чего гогочешь, гусь лапчатый, — сурово одернул ни к месту развеселившегося стража Бабаева бора.
— Плакать, что ли? Га-га-га! — ответил тот, предпринимая неуклюжую попытку взгромоздиться на шаткую кочку. — Вот, блин корявый, кажись сапог с ноги слез. Га-га-га! Ты-то чего в болото полез, дура? Га-га-га!
— За тобой и полез, — степенно погружаясь в болото, мрачно ответил Охломоныч.
— Га-га-га! Спасатель, мать твою, кто тебя спасать-то будет? — пуще прежнего развеселился лесник и спросил: — А ты чего даже не барахтаешься? Для порядка барахтаться нужно.
— Какой смысл?
— Га-га-га! Смысл! — так и прыснул лесник и посоветовал, давясь смехом: — Ты винтом, винтом выкручивайся, как шуруп. Смысл! Га!
Охломоныч попытался выкручиваться винтом, но только сильнее насмешил лесника.
— Га-га-га! — прокомментировал он действия Охломоныча. — Хреновый из тебя шуруп получается. Не выкручиваешься, а вкручиваешься. Ты справа налево попробуй. Вот если бы тебе, Охломоныч, в башке прорезь для отвертки сделать. Га-га-га! Только где такую отвертку взять? Га-га-га!
Охломоныч с укоризной посмотрел на шутника, под сотрясаемой беспричинным смехом тяжестью которого кочка почти полностью погрузилась в вонючую болотную жижу. Педрович смеялся, будто работал отбойным молотком. Охломоныч заворочался энергичнее, задавшись целью докрутиться до островка, на котором торчали три тощие осинки.
Этот островок, похожий на большую кочку, был как раз между ним и лесником.
— Куда сам шел-то — по делам или так погулять? Вот, блин, второй сапог слез. Га!
Охломоныч выбился из сил и ответил, отдуваясь:
— В Бабаев бор шел, вешаться.
— Га-га-га! А чего ж ты тогда барахтаешься? Ни один ли хрен?
