— Так и заикой можно стать, — сказал Прокл, поежившись.
Переглянулись Емельян Пугачев с водителем и просто взорвались смехом. Нахохотавшись, водитель пояснил:
— Да он и до этого заикался. Ну, потом следствие, анау-манау. Кости от навоза отмыли и увезли куда-то. Так, кстати, и не вернули. Кто говорит — пособие из них для школьников сделали, кто говорит — в музее кривенковский скелет видел. Правда, уже без золотого зуба.
— С чего бы это в музее? — засомневался Прокл.
— А он у нас шестипалым был, — объяснил водитель, разливая по стаканам остатки мухоморовки, — на каждой руке и на каждой ноге — по шесть пальцев. Да еще и кости в нем какие-то лишние нашли. Евино ребро, что ли? В общем, мослы большой интерес для науки представляют.
Прокл сфокусировал взгляд, пытаясь посчитать пальцы на руке водителя. Досчитал до восьми и сбился: пальцы, словно желтые цыплята, менялись местами, бегали туда-сюда и тихо чирикали. Тогда он стал считать пальцы на собственной руке, но и это ему не удалось. Он хотел отодвинуть ногу от костра, однако нога его не послушалась. Теплая волна озноба накатила на Прокла и растворила его в окружающем мраке. Он лежал совершенно бестелесный, но в то же время чувствовал себя неким всеобъемлющим существом, вселенной. Млечный путь был ресницей на его верхнем веке.
— Отрубился пассажир, — услышал он голос из созвездия Андромеды.
Хотел возразить, но язык его не соизволил пошевелиться.
— Что у него за железяка такая? Спиннинг не спиннинг, ружье не ружье?
Тело свое Прокл по-прежнему не чувствовал, но комариные укусы жгли его беспредельную плоть.
— Вот сволочи — живьем жрут, — пожаловался водитель, — хуже гестапо. Если бы меня пытали комарами, я бы все секреты раскрыл и родину бы предал. От одного бы писка во всем признался.
— А если бы я обладал даром слова, непременно бы воспел комара, — возразил Емельян Пугачев с пафосом. — Комар — это же главный защитник родной природы. Если бы не комар, здесь бы от этих толстозадых отдыхающих прохода не было. Они бы эту красоту чище свиней изгадили.
Прокл хотел вклиниться в дискуссию, но лишь испытал муку безъязыкости. И то-то был удивлен, когда его мысли вдруг высказал Емельян Пугачев:
— Комар — вот кому можно сказать без всякой натяжки: «Ты и я — одной крови!». Причем моей группы. Мы же с ним сроднились. Мы же с этой тварью вступаем в самые интимные отношения, принимаем непосредственное участие в процессе его размножения. Если на то пошло, все, что сейчас жужжит над нами, — наши жены, наши дети, сыновья и дочери, братья и сестры по крови…
