Сирота на незнакомой, чужой планете. Ограбленный и выброшенный на свалку.
«Только доверчивый русский раздолбай может за одну пьянку потерять все», — в отчаянье подумал он и прислушался: не отзовется ли на эти горькие, но справедливые слова ехидным комментарием чужая душа.
Но тщетно ждал он отзвука. Затерянный в безбрежных отбросах, в мире, склеенном из грязи и подлости, он не хотел иметь ничего общего с существами, устроившими свалку на кладбище. Он не хотел быть человеком. Сиротская, жалкая душа его просилась вон из тела, вон из этой человеческой вони.
От греховных мыслей его отвлек слабый звук. Грязный котенок, жалобно попискивая, пробирался к нему через торосы хлама. Топорщилась изъеденная паршой шерсть, глаза слезились. Перебитую лапку он прижимал к груди.
Лапка мелко дрожала.
И губы у Охломоныча задрожали также мелко и неудержимо.
— Кис-кис, — позвал он обреченное существо, и котенок с готовностью откликнулся на зов.
— Ну что, брат, хреново? — спросил Охломоныч, подняв с отравленной земли божью тварь и протирая ей глаза от гноя.
И котенок жалобно пропищал в ответ в том смысле, что да, хреново.
— Ничего, — утешил Охломоныч котенка и себя, — хреновее уже не будет.
Конечно, теперь, без жука и своей Новостаровки, он мало что может. Но спасти эту сироту еще в его силах. А это не так уж и мало. Человек до тех пор человек, пока он может защитить слабого. Нет, он не подумал так. Он так почувствовал. Слезы пролились, и душа очистилась.
Однако надо торопиться.
Солнце, багровое как морда алкоголика, склонялось к туманному закату. День кончался. Но какой это был день с тех пор, как Охломоныч проник в запузырье — то ли второй, то ли третий, а может быть, и десятый — ему не было ведомо. Он попытался сориентироваться в пространстве и определить, где находится его Новостаровка. Однако сделать это, не зная своего местоположения, было невозможно. К тому же с невысоких небес на сырую землю, тяжелое от непролившегося дождя, спустилось облако. Если человек не может воспарить, небо спускается к нему. Только это не одно и то же.
Совсем потерялся в тумане Охломоныч, как вдруг мгла озарилась ровным светом. Прижимая к груди котенка, Охломоныч заспешил на свет. Мусор шуршал под ногами, внезапно вырастая перед ним барханами сырых, прелых отбросов. Порой он проваливался в него по пояс и, чертыхаясь, разгребал липкую дрянь. Разгребать сугробы отбросов двумя руками было бы сноровистее, но он боялся потерять котенка.
