Поэтому решение спрятаться от всего остального мира за прозрачным забором новостаровцы восприняли в основном положительно. Особенно после конфискации жука.
Охломоныч честно предупредил:
— Кому сюда, кому отсюда, на все про все неделя, а потом уж все щели законопатим — таракан не проползет. Будем жить, как умеем, а они пусть, как знают.
Хоть бы кто слово сказал. Один Николай Нидвораевич что-то непонятное промычал. Мол, если из рая нет возможности выйти, то это уже не рай, это — тюрьма. Только кто их, художников, слушает. Чего он ворчит себе под нос? «Живешь, как карась, в луже после разлива.» Кто ж тебя в этой луже держит — плыви куда хочешь. Не хочешь никуда? Чего тогда воду мутишь? Да Кумбалов толкнул страстную речь о солидарности трудящихся. Правда, закончил как-то странно. Спросил сам себя: «С другой стороны, а за что их уважать, если они сами себя не уважают?» Плечами пожал, рукой махнул и надолго загрустил. Онемел от грустного прозрения.
Короче, проголосовали: окукливаться. Практически единогласно. При двух воздержавшихся. Да Митрич против проголосовал. На трезвую голову он всегда против всего голосовал. Из принципа.
За неделю ненужных родственников вывезли, нужных свезли, грибников, рыбаков, охотников выдворили и ровно в полдень свернули пространство, самоотделились от планеты.
Небеса хрустально зашуршали, по душам звон прошел и трепет, и проницаемый пузырь остекленел.
Стали новостаровцы жить спокойно, как в раю, не опасаясь хищных вторжений.
Недовольные, конечно, были. Все тот же Митрич, допустим, сильно расстраивался: не успел до окукливания дочь из Злокиряйска привезти.
— Говорил я ей — бросай все, — жаловался он, — а она: как я дом брошу, если всю жизнь наживала, надо продать. Вот и допродавалась. Оставил бы ты, Охломоныч, малюсенькую щелочку. Лишь бы бочком протиснуться. Я бы ей глаза завязал, а сам бы никому не сказал про прореху. Клянусь левой ногой.
Дюбель наоборот не успел своего блудного сына выпихнуть из Новостаровки, тоже возмущается:
— Что за дела! Дырку в заборе на всякий случай надо было оставить.
Охломоныч оправдывается:
— Какая дырка? Сказано же — пространство замыкается. Я вон тоже внука в Тещинск отправил. Скучаю, а что теперь поделаешь. Не дверь запереть-отпереть. Пространство.
Пошумели — привыкли. Чего не жить в раю-то? Не сеют, не пашут, а только жнут. На собрании решают: лету быть или зиме, с какой силой и куда ветру дуть, когда дождю лить. Земляника круглый год. По лесам олени бегают. Перелетная птица никуда не летит. И никто ее не бьет. Что твоей душе угодно — получи. Из жука, как из рога изобилия, сыплются блага. В разумных, конечно, размерах. Простая, как шелест осенней травы, языческая жизнь. Так, должно быть, жили древние греки.
