Конечно, Охломонныч растерялся.
Да и кто бы на его месте не растерялся, встретившись с тремя говорящими танками.
Выглянул Охломоныч в окно. Мама родная! Чечня, натурально, Чечня. Дом в кольце ниндзей. Все в масках, автоматы без прикладов. Ботинки на толстой подошве одинаково зашнурованы. В камуфляже. Хотя зачем в деревне камуфляж? Только демаскирует. Над дынями касок — маленькие нимбики. У рядовых — с обручальное кольцо, у сержантов — с бублик, у прапорщика — с крышку унитаза. На улице, куда въезд транспорту запрещен, автобус стоит и трейлер с краном.
Струхнул Охломоныч.
Однако внутренний голос не дрогнул. Не смутили его суровые люди.
«Отдай им жука», — советует с легким презрением.
Удивился Охломоныч такой щедрости. А внутренний голос настаивает:
«Отдай, отдай. У людей приказ. Приказ надо выполнять».
— Да хрен им, а не жука! — возразил Охломоныч внутреннему голосу и изымателям.
«Ох, и упрямое же ты существо, Охломоныч, — вздохнул внутренний голос, — Ну, не отдавай. Все равно заберут».
И действительно — забрали.
Даже расписки не оставили, не считая синяка под глазом.
Ни один лауреат премии в области современной литературы не осмелится воспроизвести то, что кричал Охломоныч вслед увозящим жука. Таланта не хватит. Но ребята в автобусе сидели прямо, и ни один из них даже не оглянулся на разъяренного мужика.
«Ну, наорался?» — сочувственно спросил внутренний голос, когда автобус и трейлер с конфискованным жуком покинули пределы пузыря.
Хотел Охломоныч в ответ промолчать с презрением, но беда в том, что проигнорировать внутренний голос совершенно невозможно. Он же мысли читает, как газету. А там было чего почитать.
— Ладно — страну отняли. Подавитесь! Ладно — обезработили. Проживем! Так им мало. Они, падлы, еще и чужую мечту прихватили! И как только не лопнут, суки? Жрут, жрут — все подряд. Кажется, все разворовали, воровать-то нечего, а все воруют, воруют, воруют…
Это Кумбалов на помощь с вилами подоспел.
Главное — вовремя.
— Надо, Охломоныч, народ поднимать. Пора с этим беспределом кончать.
— Давай, поднимай, — равнодушно согласился перегоревший к тому времени Охломоныч.
Но больше всех ерепенился Дюбель, ближайший сосед, видевший безобразную сцену экспроприации экспроприированных из-за плетня.
— Я тебя предупреждал, Охломоныч! Говорил же: заберут машину. Говорил?
— Говорил, — соглашался Охломоныч.
— Что же ты едалом-то щелкал? Надо было отгородиться, чтобы не только муха какая, но даже гнус не пролетел.
