Пан Кочубей! Пишешь нам о каком-то своем сердечном горе, но следовало бы тебе жаловаться на свою гордую, велеречивую жену, которую, как вижу, не умеешь или не можешь сдерживать: она, а никто другой причиною твоей печали, если какая теперь в доме твоем обретается… Не можешь никогда быть свободен от печали и обеспечен в своем благосостоянии, пока не выкинешь из сердца своего бунтовщического духа, который не столько в тебе от природы, сколько от подущения женского, и если тебе и всему дому твоему приключилась какая беда, то должен плакаться только на свою и на женину проклятую гордость и высокоумие. Шестнадцать лет прощалось великим и многим вашим смерти достойным проступкам, но, как вижу, терпение и доброта моя не повели ни к чему доброму. Если упоминаешь в пашквильном письме своем о каком-то блуде, то я не знаю и не понимаю ничего, разве сам блудишь, когда жонки слушаешь, потому что в народе говорится: где хвост управляет, там голова в ошибки впадает.
Напрасно, ох напрасно написал старый гетман это письмо. После таких объяснений пути назад, к миру с генеральным писарем Кочубеем, у него уже не было…
Монархи, министры, военачальники, наверное, считали, что совершают свои дела в глубокой тайне. Но за каждым их действием наблюдали тысячи глаз. Письма, которые вы только что прочитали, лишнее подтверждение тому. Кстати, они могли бы очень пополнить архив Крмана. Но, к сожалению, Крман об этих письмах знать не мог.
Еще немного об истине и Данииле Крмане
В тот день Крману повезло. Во всяком случае, сам он так считал. Старый приятель переслал ему неизвестно где и как добытые письма некоего Петра Богуша из Кракова своему родственнику в Пшемысл. В письме шла речь о событиях десятилетней давности, но Даниилу показалось, что теперь ему понятно, как возник союз между Петром и Августом и почему сейчас все европейцы воюют друг с другом.
Спешу сообщить тебе, — писал Петр Богуш, — любезный друг, что царь Петр не менее странен, чем его другие августейшие собратья. Верный человек, знающий все, что происходит при дворе, рассказал мне, что русский царь прибыл в Дрезден инкогнито и потому без всякой торжественности. На нем был короткий черный испанский кафтан с откидными рукавами, узкие панталоны и простые голландские башмаки, на гладко выбритой голове — черный берет, какой носят в некоторых местностях священники, Выходя из экипажа, он закрыл этим беретом лицо, чтобы не быть узнанным. Его свита и генерал Дю-Фор шли впереди. Проходя по ярко освещенным комнатам, они гасили большинство свечей, но саксонские кавалеры спешили их сейчас же зажечь, что не понравилось царю, и он начал сам задувать свечи и гасить их беретом. Вечером был устроен блестящий ужин у Вирнайских ворот, в знаменитом итальянском дворце, расположенном среди большого сада, ужин затянулся до трех часов утра, после чего царь отбыл для осмотра в известную крепость Кенигштейн. Он прибыл сюда в шесть часов утра, но до семи часов не выходил из кареты и спал. Осмотрев крепость, Петр остальную часть дня весело провел за столом при несмолкаемом грохоте пушек и наслаждаясь прекрасным концертом. Затем он пешком спустился с горы и уехал в Вену через Богемию. Как ты понимаешь, милый друг, это тоже очень странный государь, от которого надо ожидать не менее странных действий. Так помолимся же богу, что Россия далеко! Аминь!
