Николай тихонько толкнул Мотовилова локтем.
— Monsieurs, soyons prudents. La maîtresse, a ce qu’il semble, nous tend l’oreille. Peutêtre parlons français?[3]
— Не понимаю, — сказал Мотовилов.
— Предлагает перейти на французский, — сказал Волков.
— Не могу. Кто-нибудь слушает? В таком аду?
Николай кивнул головой в сторону стойки.
— Понимаю, — сказал Мотовилов. — Меняем тему. Вы что, оба владеете французским?
— Он — да, — сказал Волков. — И французским, и немецким. А я так себе. Плохо учусь. У меня только по богослужению пять, а то всё тройки.
Мотовилов расхохотался:
— Значит, тебе, Гавриил, идти бы в священники, — сказал он, едва сдерживая смех.
— Предлагаете в духовную академию?
— Шучу, шучу, конечно. Пожалуй, снимемся?
Они покинули трактир, благополучно миновали полицейских. Поднялись по Рыбнорядской до Грузинской и тут стали прощаться.
— Так не забудем наш уговор, — сказал Мотовилов. — Не теряться, где бы кто ни оказался. Думаю, ещё встретимся в кружке. Ну, а если но встретимся, дело пойдёт у вас и без меня. Смелое беритесь за Маркса. Держитесь за него крепче.
— Нет, мы не расстаёмся, — сказал Николай. — Завтра вы должны сообщить нам новости из Петербурга. Если там выступили студенты, мы тоже не останемся в стороне. И мы должны принять участие.
— Но я-то ведь ваш. Моя работа — ваша работа.
И не один я у вас. Будем действовать.
— Да, скажите Дмитрию Матвееву, что мы на него надеемся.
— А как же? Он тоже ваш. Не подведём. Давайте-ка обнимемся, ребята.
Они расстались, предчувствуя, но ещё не зная, что больше не встретятся.
События, хотя их и ждали, ворвались в Казань всё-таки так внезапно и закрутились с такой быстротой, что Николаю и его друзьям по гимназии не удалось соединиться со студентами. Вести о студенческом бунте пришли не из Петербурга, откуда их ждал Мотовилов, а из Москвы. И как раз в то время, когда казанцы, получив письмо из Московского университета, принялись спешно готовиться к выступлению, на Николая насело гимназическое начальство, и он, неотступно преследуемый, только урывками встречался с кем-нибудь из университета или института и с трудом добывал скудные сведения о том, что делали студенты. А студенты перенесли всю работу в землячества, засев в тайных квартирах. Там они готовили петиции и протесты, писали листовки, судили предателей-доносчиков, обсуждали план выступления и читали сатирическую оду царю, написанную, кажется, Евгением Чириковым. Николай не мог увидеть ни Мотовилова, ни Матвеева, ни других своих близких знакомых. Правда, однажды он встретился случайно со студентом Васильевым, братом университетского профессора, и попросил его передать Симбирскому землячеству устное приветствие и пожелания гимназистов.
