— Я часом лагерем не ошибся? — поинтересовался Ольгерд у стоящего рядом шляхтича. — Здесь случаем не холопы москальские гурьбятся? Это что за челобитная?
— О чем говоришь, служивый? — зашипел обиженно собеседник, панок из первой сотни с небольшим маетком под Витебском. — Русский царь обещал тем, кто ему присягнет, оставить земли и привилегии. Наш хорунжий, пан Соколинский, с боярами уже сговорился, теперь вот сеймик собрал…
Тем временем писарь завершил чтение. Толпа настороженно притихла. Из кучки знатных шляхтичей вышел вперед сам хорунжий.
— Ну что, вельмишановная шляхта! Не кто нибудь, а целый стольник государев, князь Милославский, крест целовал в том, что царь московский всех литвинов, что к нему перейдут, примет под свою руку и будет чествовать наравне с победителями. Воевали мы за Речь Посполитую, за родную Литву, да только как нас за это отблагодарили за это король Ян Казимир и гетман Радзивилл? Мы свои головы под стрелецкие пищали подставляем, а они сидят себе, один в Варшаве, другой в Вильно, и в ус не дуют. За все время осады не то что подмоги, фунта сырого пороху от них не увидели…
Толпа одобрительно загудела.
— А царь Алексей Михайлович своих в обиду не дает, — почуяв, что его слова падают зернами на хорошо удобренную почву, продолжал хорунжий. — Всё вам сохранит — и маетки и привилегии. Службу даст вам и вашим отрокам. Двадцать пять тыщ отборного войска он под Смоленск привел, а ведь пожалел нас, не стал город силой брать. Так что подписывайте, панове, челобитную. Кто грамотный — тот именным росчерком, кто неграмотный — крестиком. Да поскорее, дело к вечеру идет, нужно успеть до заката бумагу к царю отправить…
Писарь спустился в толпу с чистыми подписными листами. За ним шел служка, сжимая в руках пучок перьев и большую чернильницу. К перьям со всех сторон потянулись нетерпеливые руки.
— Кто подписался — ступай домой! — объявил хорунжий. — Ждите, панове, по своим квартирам. Как ответ получим, всем объявлю нарочным.
По мере того, как желтоватые листы покрывались крестиками, закорючками и завитушками, двор помалу пустел. Писарь подошел к Ольгерду, стоящему сбоку от ворот, протянул лист на деревянной дощечке. Тут же подскочил и служка, протянул чиненное перо.
Ольгерд остановил обоих открытой ладонью и мотнул головой.
— Подписывай, десятник! — громыхнул с крыльца сотник Гаркуша. — Али служба не дорога, али жалование не нужно? Кончилась для тебя война.
— Я не шляхтич вашего повета, а наемный воин, — спокойно ответил Ольгерд.
