Голос Эдит заставил Фрэнка вздрогнуть. Он так глубоко погрузился в свои размышления, что услышал лишь конец фразы.
— … а вы? — обращалась к нему девушка.
— Что — я? — пробормотал он в замешательстве. — Простите, я задумался.
— Я спрашивала, — после некоторого колебания повторила Эдит, озадаченная таким невниманием с его стороны, — любили ли вы когда-нибудь?
Она пристально посмотрела на Фрэнка и увидела в его темных глазах нечто, что вызвало у нее странное чувство.
— Конечно, — с легкостью ответил он. — А вы?
Эдит покачала головой. Больше никто не произнес ни слова.
Лишь когда впереди показался дом, Фрэнк нарушил молчание.
— Мне противна мысль о том, что надо уезжать, — вздохнул он. — Трудно передать, как я был счастлив всю эту неделю. Мне жаль, что праздник закончился.
— И мне тоже, — тихо, так, чтобы услышал только Фрэнк, произнесла Хельга.
— Вы должны снова приехать к нам, — сказала Эдит. — Пообещайте, что опять приедете. Уверена, папа обрадуется, если вы посетите нас через неделю. Вчера он сообщил, что пригласил сэра Джаспера и еще двух или трех друзей, и попросил нас с Хельгой подготовить все к их визиту. Так вы приедете, да?
— Был бы рад, — ответил Фрэнк.
Вечером сэр Альфред подтвердил приглашение и добавил:
— Итак, решено. Но я полагаю, что мы увидимся с вами до этого, не правда ли?
Фрэнка немного удивляло то, что сэр Альфред поощряет его присутствие в доме, ничего, в сущности, не зная о нем. Видимо, заключил он, проницательности этого бизнесмена хватает лишь на то, чтобы нанимать себе клерков, а не выбирать друзей для своей дочери.
Отчасти Фрэнк был прав: сэру Альфреду действительно понравилась внешность молодого человека, и это послужило для него лучшей рекомендацией. Однако он не подозревал, что сэр Альфред за сорок лет работы в Сити, четко уяснивший какова истинная сущность его коллег, даже тех, кого он называл друзьями, не желает, чтобы его дочь выбирала себе знакомых среди бизнесменов и их детей.
Фрэнк стоял перед треснувшим и потемневшим от времени зеркалом и причесывался. Небольшой комод служил ему туалетным столиком. Когда-то он был белым и нарядным, сейчас же, с облупившейся краской, в пятнах и без ручек, он казался убогой рухлядью.
Комната была маленькой и темной, через крохотное оконце, выходившее на соседний дом, который отделяло всего десять — двенадцать футов, почти не проникал свет. По обе стороны окна висели порванные и грязные занавески.
Фрэнк жил в этом доме почти год. Как известно, человек привыкает ко всему. Вот и он уже давно привык к своему убогому жилищу.
